Книга Благословение Пана - Эдвард Дансейни

Жители Волдинга забыли о Смерти, как забыли о них в суете Смерть и современная цивилизация, и маленькое сообщество было поражено, когда вдруг узнало о смерти миссис Эрлэнд. Ее положили в выдолбленное дерево и много раз обвязали ивовой лозой, после чего отнесли за гору и три раза обошли с нею древние камни, пока свирель Томми Даффина рассказывала о том, чего никто не мог выразить, о мыслях людей, погрузившихся в прошлое, где воспоминания о миссис Эрлэнд порхали, словно игривые бабочки, а потом улетали в сумеречное будущее, прибавляя свое изумление ко всему тому, что пряталось в нем. Потом ее похоронили на опушке леса над тем полем, где седые камни наблюдали шествие столетий; и навсегда остались рядом с ней высокие наперстянки, ибо здесь проходила граница между жирной глиной и мелом.

Изредка присоединялись к этому необычному сообществу пришлые люди из того мира, что был за пределами горы Волд, из знакомого нам с вами мира; это случалось редко, но все же случалось. Ведь свирель Томми Даффина часто пела летними вечерами и ее музыка была слышна тем, кто жил в миле от Волда или даже намного дальше, а иногда она достигала того места на лугу, не захваченного волдингскими лесами, где в воскресенье устраивали пикник лондонцы, кидавшие пустые бутылки в заросли мяты или тимьяна. Обычно такое случалось тихим вечером; но и тогда песня свирели была слышна лишь тем, кто устал от бесконечного машинного шума и был готов к чему-то совершенно необычному. Лишь их слуха достигала тихая музыка Томми Даффина, игравшего где-нибудь на склоне Волда. И тогда одна из девушек украдкой бежала прочь от лимонада и граммофона, и если она потом объявлялась, то спустя долгое время; но даже если девушка отыскивалась, она как будто переставала понимать городскую жизнь. Усталые администраторы универмагов, которым до смерти надоела торговля, тоже иногда находили дорогу в Волдинг, пробираясь в банковский выходной через заросли колючего кустарника, чтобы никогда больше не возвращаться в Лондон.

Лишь одна связь оставалась с внешним миром – через цыган, которые приезжали и уезжали по волдингской дороге, на некоторое время раскидывали шатры неподалеку, а потом ехали дальше, словно не находили ничего странного в жизни деревни. Вскоре они стали привозить тамошним людям необходимые товары, да и новости тоже. Музыку свирели цыгане слушали молча и серьезно, однако она никогда не захватывала их так, чтобы они пожелали остаться в Волдинге: похоже, у них была своя тайна, которая медленно вытанцовывала перед ними на солнечных дорогах и которую они не могли променять даже на чудеса камышовой свирели. Однако, уверенные в добром приеме, они часто наведывались в Волдинг, и волдингцы с удовольствием слушали их рассказы о мире, который они успели подзабыть; хотя им не хотелось вернуться в отвергнутый ими мир, все же было интересно, что там делалось и говорилось, тем более что цыгане были мастера преувеличивать и преукрашивать. Таким образом, несколько раз в год жители Волдинга узнавали новости, а хитрые цыгане получали взамен плоды садов и полей.

В самом Волдинге кое-что изменилось до неузнаваемости, а кое-что не изменилось совсем. В одно и то же время на те же карнизы прилетали те же ласточки, и если время не совпадало по нашим календарям, оно ни на час не менялось, если считать его по той невидимой волне, на которой приплывала на север весна, указывая дорогу ласточкам. А когда заканчивалось лето, они щебетали вовсю, рассказывая все ту же историю, и улетали прежним путем. Люди пахали, сеяли, убирали урожай, как было заведено исстари; борозды были такими же, как всегда, сеялка тихонько напевала привычную песню, разбрасывая семена, за урожай благодарили кого-то неведомого, и старухи подбирали колоски. Деревенские праздники, одни и те же из года в год, организовывал Анрел с помощью Гиббутса, и на них звучали песни камышовой свирели Томми.

Можно было бы сказать, что все это ерунда; конечно же, изменить это нельзя, но и записывать было ни к чему. И все же, живя в своей глухомани, волдингцы находят в тихом распускании почек и созревании урожая чудеса Природы, и эти чудеса заменили им более шумные перемены, достигнутые благодаря изобретательности человека, которые мы получили, а они потеряли.

КонецНЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заботах каждого дня

Живу, – а душа под спудом

Каким-то пламенным чудом

Живет помимо меня…

В. Ходасевич

Начало XX столетия подарило Европе великолепную плеяду поэтов и прозаиков, которых принято называть символистами и которые поделились с остальным человечеством своим видением мира, отличающимся от всего, что было прежде, четвертым измерением – то есть временем, сводящим на нет наше представление о поступательном ходе истории. Одни делали это со священным ужасом, другие – с дьявольским смехом, третьи – шутя, четвертые – наслаждаясь… И, наверное, нет ничего удивительного в том, что как раз тогда вольный бог лесов Пан был воскрешен европейской литературой и по-разному, но противопоставлен современной цивилизации с ее городами, машинами, унификацией всего и вся вплоть до человеческой личности.

Великолепное культурное возрождение Ирландии прославлено не только известными российским читателям Йейтсом и Сингом, но и другими – Дансейни, О'Келли, произведениям которых не так повезло с переложением на русский язык, хотя имена их творцов и вошли в сокровищницу европейского символизма. «Непревзойденным в создании чистой, поющей прозы, а также в создании великолепного воздушного мира радужных экзотических видений был и остается Эдвард Джон Мортон Дракс Планкетт, восемнадцатый барон Дансейни (1878-1957), – писал американец Говард Филипс Лавкрафт о своем знаменитом ирландском современнике. – Лорд Дансейни принадлежит странному миру фантастической красоты и навсегда отдан борьбе с грубостью и уродством повседневности… сумел выработать простой лирический стиль на основе Библии короля Иакова и с поразительной убедительностью внес свою лепту чуть ли не во все европейские мифы и легенды, творя сложный, или эклектичный, фантастический цикл, в котором на равных, не ущемляя друг друга, в идеальной гармонии соединены европейская палитра, эллинистическая форма, тевтонская мрачность и кельтская тоска».

Союз красоты и ужаса – лейтмотив творчества Дансейни. Ему не чужды юмор и ирония, кстати, довольно часто в соединении с цинизмом. У него как у мастера нереального не получается избежать космического ужаса, и это позволяет назвать его автором литературы ужаса. По словам того же Лавкрафта, Дансейни нравится хитро и ловко намекать на чудовищные вещи и великолепные своды, как это делается в волшебной сказке, однако никакой пересказ не в силах передать даже малую толику всевластных чар лорда Дансейни, и мы трепещем, словно сами принимаем участие в его тайных мистериях. Для человека, одаренного богатым воображением, Дансейни – и талисман, и ключ, открывающий богатые сокровищницы грез и воспоминаний; скажем так, он – поэт, который из читателя творит поэта.

Вот и роману «Благословение Пана», вышедшему в свет в 1928 году, пришел черед стать достоянием русского читателя.

Л. Володарская