Книга Комната - Виталий Григорьевич Михайлов

Разговор запиши на диктофон. А старшей медсестре наври что-нибудь, не мне тебя учить. Встретимся сегодня в закусочной…

— Постой, постой. Сегодня? Да у меня дел невпроворот!

— Поверь, оно того стоит. Встречаемся в закусочной «Коробка» в семь вечера.

— А как же твое похищение? ||||||||||||||| с ума сходит!

— Я с ней поговорю. А ты получишь свой эксклюзив. И все будут счастливы.

Пройдоха отсалютовал ему тем, что осталось от карандаша, и снял телефонную трубку.

До вечера он сидел в парке, в тени деревьев, чтобы никто из прохожих его не узнал и, чего доброго, не позвонил в полицию. Съел три протеиновых батончика, выпил полбутылки воды. Он выбрал закусочную «Коробка», потому что бывал там. И знал, сколько в «Коробке» дверей.

В шесть часов тридцать минут он уже сидел в закусочной. Пройдоха явился ровно в семь.

— Ну, узнал что-нибудь?

— Да пошел ты.

Пройдоха заказал стакан пива. Дождался, когда его принесут, и лишь тогда продолжил разговор. Цену себе набивает, что ли?

— С ||||||||||||||| поболтать не вышло, — сказал Пройдоха, делая глоток. — Я наплел старшей медсестре — кстати, конченая стерва, — будто я дальний родственник или типа того. Прессу она не любит. Сразу вижу таких. И знаешь? Мы уже писали про нее. Раздел «Долголетие». Есть, к моему стыду, у нас такая рубрика, ее ведет |||||||||||||||. Наверняка женщина рассказала очень мало. Ей уже за семьдесят. Думаю, все ответы нашей пациентки ||||||||||||||| выдумала сама, иначе статью не написать. Я пробовал разговорить женщину, только куда там. Она даже смотреть на меня не хотела.

Зато выглядела и впрямь молодо. На ее фоне остальные обитатели интерната — сплошные развалины. Вот вырезка из газеты.

Пройдоха толкнул к нему листок бумаги. С него смотрела женщина лет сорока пяти.

— Когда был сделан снимок?

— Два года назад. И вот, полюбуйся. Каждый день она рисует дверь, а старшая медсестра складывает рисунки в коробку.

На обычном бумажном листе была нарисована обычная дверь. Правда, очень старательно — в некоторых местах карандаш чуть не порвал бумагу. На двери был узор: листья и цветы.

— И что все это значит? — спросил Пройдоха.

— Выкладывай дальше, я знаю, ты бы не ушел так просто. И рисунок, скорее всего, краденый.

— Ее навещает племянник. Приносит фрукты, держит за руку, что-то шепчет.

— Ты проследил за ним?

— Из Пансионата он отправился по магазинам, а потом двинул к дому сто шестьдесят два. Все эти дома-развалины на Кленовой улице, которые стоят кучу денег, сам знаешь. Передал пакет с едой старухе и свалил в свою конуру. И где здесь сенсация?

— Нужно напечатать фото двери в газете, раздел «Объявления». Но только покрупнее.

— И сколько раз его публиковать?

— Пока кто-нибудь не откликнется. За это расскажу, как меня держали в Доме-без-дверей. Далеко не все попало в прессу.

— Ладно, будем печатать две недели.

— Месяц. На моей истории ты заработаешь куда больше. А теперь, будь добр, выключи диктофон, и давай поедим. Платишь, кстати, тоже ты.

* * *

Он бродил по улицам, пока не стемнело. Домой решил не соваться. Он и прежде пропадал на день или два. Но неделя… Если он сейчас вернется, его посадят под домашний арест до конца лета. И он упустит единственную ниточку, которая ведет к именам, а все усилия будут напрасны.

Он решил заночевать в парке. Выбрал дальнюю скамейку, поужинал двумя протеиновыми батончиками, выпил воды и лег, стараясь устроиться поудобнее. Рюкзак сунул под голову.

Сегодня ему приснилась отрубленная по локоть рука, поставленная в вазу, как цветок. Вода окрашивалась багрянцем, а рука была очень белой и словно выточенной из мрамора.

Проснулся он оттого, что его бесцеремонно тыкали палкой в живот. Он открыл глаза и увидел старушку с тростью.

— Просыпайтесь, молодой человек, — сказала она. — Спать в парках запрещено. Неужели вам некуда пойти?

Он покачал головой.

— А родители у вас есть?

Он покачал головой снова.

— Вы сбежали из сиротского приюта?

Теперь он кивнул. Говорить не хотелось, чего доброго, она начнет расспрашивать, как его зовут и всякое такое. Ну ее к черту.

Он поднялся со скамейки и закинул рюкзак на плечо.

— Подождите, — сказала старушка. — Наверное, в интернате с вами плохо обращались?

Новый кивок. Эта беседа стала его утомлять.

— Вы сбежали из интерната для… особенных детей?

Он не сразу понял, о чем это она. Кивнуть или покачать головой? Или сказать, что невежливо будить людей тростью?

— Наверное, вы не можете говорить? Но все слышите и понимаете. Совсем как мой племянник. Он тоже немой, но сестра и не подумала отказываться от него. Вы же не виноваты, что родились таким, верно?

Он кивнул.

— Знаете что, — сказала старушка. — Пойдемте ко мне домой. Я напою вас горячим чаем и приготовлю завтрак. Вы, должно быть, очень голодны?

Этот кивок был самым честным в его жизни.

Скоро он уже сидел на кухне и поглощал яичницу с жареными сосисками, запивая все горячим кофе. Он знал, что пожилые люди обожают поболтать, но с немым много не поговоришь, верно?

Когда он входил в квартиру, то едва не задел головой ловца снов. Их в квартире было предостаточно. Кажется, старушку тоже мучили кошмары. Еще были ароматические палочки и статуэтки из дерева и камня — он не успел толком рассмотреть, кто на них изображен.

Из кухни ему был виден коридор и ряд дверей по обеим сторонам. Он насчитал четыре, мельком окинув квартиру взглядом.

На сладкое ему достался кусок пирога. Он все смотрел в темное пространство коридора. Ему казалось, что он упустил из виду одну дверь. Коридор изгибался, и в его глубине что-то было: он видел отражение в зеркале, но очень смутное. Разделавшись с пирогом, он едва не сказал «спасибо».

Старушка принялась мыть посуду, он захотел помочь и был достаточно настойчив, чтобы получить эту работу. И без всякой там болтовни.

Старушка скрылась в глубине коридора. Он слышал, как скрипят доски, слышал стук трости. Потом настала тишина. Он ждал, что скрипнет дверь и он вновь услышит стук, но этого не произошло. Он закрыл кран. Обернулся. Его благодетельница стояла и смотрела на что-то в конце коридора. Потом повернулась и, выставив трость, пошла на него.

— Ты что-то привел в мой дом, глупый мальчишка! Убирайся прочь, убирайся сейчас же!

— Я не… — начал было он, пока не вспомнил, что должен быть нем, как рыба.

Он схватил рюкзак и выбежал из квартиры.

* * *

Сто шестьдесят второй дом щерился дверным порталом. Окошко вверху походило на глаз. Он долго не решался