Книга Зачарованное озеро - Александр Александрович Бушков

же, — заверила Тами. — Просто я подумала... Ты же пока что Школяр, а значит...

— Школяр Школяру рознь, — сказал Тарик. — Я, знаешь ли, неплохо прирабатываю в порту, трюмы разгружаю, свой человек в ватажке настоящих грузалей. Богачом не стал, однако ж над каждым грошиком не трясусь. — И не удержался от легонького хвастовства, основанного на правде: — Вот вчера понадобилась мне ученая кожаная книга, так я за нее выложил двенадцать серебряных — и не обеднел.

— Ты и ученые кожаные книги читаешь? — спросила Тами с явным одобрением.

— Иногда бывает такая необходимость, — солидно ответил Тарик. — Бываю в гостях у знакомого худога, а к нему одни студиозусы ходят. Для разговора в такой компании нужно и ученые книги читать, не одни голые...

— Понятно. Так что там с сумочкой?

— Зажми ее покрепче в руке, — деловито сказал Тарик. — На любой ярмарке полно «сквознячников». По карманам в толчее шарят так искусно, что не сразу и заметишь. Кошельки с пояса и сумочки срезают запросто. Наткнется на тебя якобы какой растяпа, пробормочет извинение, и только когда он исчезнет в толпе, окажется, что от сумочки один шнурок остался... Или у вас в Гара-льяне на ярмарках таких нет?

— Куча, — сказала Тами. — Где жулья нет? Только у нас стражи мало, и ее, если что, не кричат, по-своему обходятся. Переломают все пальцы чем попало и прогонят пинками. А как ему таким ремеслом дальше заниматься, когда пальцы переломанные срастутся кое-как? А еще у нас есть денежные псы.

— Это кто такие?

— А это такая сторожевая порода, — сказала Тами. — Только сторожат они исключительно денежку. Когда торговцы на ярмарке или просто на базаре хорошо поторгуют, с большим прибытком, и сядут в таверне как следует отметить выручку, вешают кошель с денежкой на шею такому вот псу, и дальше можно не беспокоиться — если чужая рука к кошелю потянется, пес ее мигом отхватит, так научен. Постой, постой! Я сначала пропустила мимо ушей, а сейчас подумала... Свиданка, говоришь? А разве у нас уже свиданка? Мне казалось, пока что прогулка...

Тарик был чуточку растерян, но кое-какой опыт общения с девчонками приобрел — и потому не растерялся, ответил без особого промедления:

— Всякая прогулка может свиданкой обернуться. Или у вас в Гаральяне не так?

— Я думаю, везде так, — ответила Тами все с тем же лукавым сиреневым прищуром. — Посмотрим, посмотрим... — Она закатила глаза в точности как лицедейка в представлении, изображавшая жеманную красотку. — Сразу могу тебе признаться, что я взволнована и растрогана. Великолепный прогульщик мне достался: денежкой звенит, обхождение знает... — Она окинула Тарика смешливым взглядом, отчего сердце ухнуло в какие-то сладкие бездны. — И красивый, чего уж там! Да вдобавок ученые кожаные книги читает, с худогами и студиозусами дружбу водит... Девичье сердечко звенит и трепещет, душа в томлении. Где тут устоять простушке из гаральянской глухомани... — И звонко рассмеялась. — Тарик, что ты насупился? Я тебя обидела? Я правда не хотела, и в мыслях не держала. Просто такой уж у меня язычок: вечно шучу, само собой получается... Обиделся?

— Да нисколечко, — сказал он чистую правду (не впервые встречал острых на язык девчонок и не робел, за словом в карман не лез).

Тами придвинулась, положила ему на грудь, против сердца, сильную теплую ладошку, промолвила тоном глубочайшего раскаяния (но в сиреневых глазищах светился затаенный смех):

— Тарик, прости злоязычную девчонку. Мы в Гаральяне диковатые, на язычок невоздержанные... Ты правда не сердишься?

Тарик помедлил — чтобы она подольше стояла вот так, держа руку на его груди, чтобы были близко ее очаровательное личико, глаза и губы, обнаженные круглые плечи, к которым неудержимо тянуло прижаться щекой, коснуться губами. И сказал в конце концов:

— Ни капельки не сержусь, нет у меня привычки на таких кра-сивущих сердиться.

Тами не убирала руку, ее неповторимые глаза смеялись:

— Приятно слышать, что я красивущая. Ты так всем девчонкам говоришь?

— С большим разбором, — сказал Тарик.

— Я та-ак польщена... Девичье сердечко тает, как лед на весеннем солнышке... Мой прогульщик, оказывается, умеет мастерски вешать на нежные девичьи ушки словесные кружева... Ты уже много девичьих сердец разбил в мелкие дребезги?

И снова Тарик сказал то, что думал:

— Меньше, чем мне хотелось бы...

— Мне нравится, что ты не задаешься, — сказала Тами вроде бы серьезно, а там — кто их, острых на язык красавиц, поймет? — Мужчины частенько в таких случаях напускают на себя оч-чень многозначительный вид, изображают пытливо, какие они записные сердцееды... А ты не такой. И даже словесно не напираешь и не строишь из себя, игривых разговоров не вяжешь...

— Да просто мне думается, что ярмарка — не самое подходящее место для игривых разговоров... даже с красивущими.

— А где подходящее место? — с видом наивной простушки (ручаться можно, что напускным) спросила Тами, и ее игривый тон решительно противоречил виду. Как это всегда и бывает, Тарик не мог определить, откровенность это непринужденная или просто знакомая девчоночья игривость. Но, не будучи новичком в этаких словесных поединках, ответил в тон:

— Не знаю, как в Гаральяне, а у нас считается, что самое подходящее место для таких разговоров — мост Птицы Инотали. Не слышала о таком?

— Представь себе, слышала. Докатилась его слава и до нашей глуши. Вернее говоря, я перед отъездом прочитала очень интересную аксамитную книгу: «Стольный град Арелат, его достопамятные места и легенды». Там было много рисунков и гравюр, и этого моста тоже, с подробным описанием его истории и рассказом о нем. Жутко любопытно! Потом, когда пойдем с ярмарки, ты мне его покажешь?

— С радостью, — сказал Тарик. — Тебе понравится. Второго такого во всем свете нет...

И злился на себя за то, что не угадывал, что стоит за ее просьбой — простое любопытство или что-то еще,