Книга Двое строптивых - Евгений Викторович Старшов

гораздо больше — так-то его порой рисуют, чуть ли в два раза ниже лошади, а я видел на базаре его бивни. Он должен быть огромен. Доведется в Африку за зерном сплавать, может, и увидим…

Путники направились дальше, миновали еще одну башню, и тогда Даукрэй сказал:

— Вот от этой башни начинается порученный нам участок обороны крепости, идущий до ворот Святого Афанасия.

Дошли и к ним, располагавшимся, подобно воротам Святого Георгия, в особой башне. Там же, отдельно от крепости, возвышалась круглая башня Богоматери, опознаваемая по барельефу Девы Марии с Младенцем Христом над гербом магистра де Ласти.

Далее крепостные стены сворачивали к морю. Путники миновали ворота Святого Иоанна, известные еще как Красные, охраняемые небесным покровителем ордена — святым Иоанном Крестителем, сурово взирающим на проходивших с барельефа. Наконец прошли Итальянскую башню с воротами и так добрались до мола башни Ангелов и ворот Святой Екатерины.

Оставалось пройти вокруг военной гавани, и обход города-крепости Родос был завершен.

Торнвилль во время всей этой прогулки старался, чтобы не показаться шпионом, задавать вопросы нейтральные, и старался так сильно, что Даукрэй заметил это:

— Я вижу, ты сдержан в своем любопытстве. Понимаю, что тебя держат на подозрении. Уж заслуженно или нет — не знаю. Но пока твое поведение правильно. Надеюсь, со временем подозрения будут сняты, и мы сможем беседовать, не так тщательно подбирая слова.

— Благодарю за откровенность, — промолвил Торнвилль и крепко пожал руку иоанниту. — Одно бы только хотелось знать — когда подозрения с меня снимутся.

— Полагаю, когда ты начнешь исполнять свои обязанности.

5

Прошло несколько дней. У Торнвилля, вернувшегося к трезвой жизни и изнурявшего себя тренировками с мечом, они особым разнообразием не отличались. А жизнь шла своим чередом.

Получив согласие иоаннитов на перемирие, выкуп пленников и патент на зерноторговлю, хитрый купец Хаким задержался на острове на три дня. Внутрь крепости он так и не проник, зато под предлогом исследования родосских виноградников детально исследовал ее снаружи, пройдя тем же маршрутом, что и два английских рыцаря незадолго до того.

Он запечатлел в своей памяти много архитектурнотехнических деталей, а по возвращении ему не доставит особо труда запечатлеть все это на чертеже и представить паше, чтобы тот, в свою очередь, передал это в Константинополь. Глядишь, потекут к купцу денежки: от паши — за исполненные поручения; от магистра — как комиссионные за посредничество в покупке хлеба, а также за само зерно; от своих собратьев — за привлечение их к зерно-торговле с орденом. В общем, дела складывались пока вроде бы неплохо.

Купец отвез паше и его подручным подарки, переданные рыцарями ордена, сообщил последние известия и вернулся на Родос с первой партией зерна. Ее тщательно освидетельствовал сам великий командор, его субкомандор из сарджентов и инспектор орденских зернохранилищ с парой подручных Из каждого мешка брали пробы и отправили, чтобы готовить из них еду пленным рабам.

Деньги заплатили сразу, но купец отлично понимал, что сам остается как бы в заложниках, пока хлеб не прошел контроль.

Естественно, зерно оказалось без отравы — с чего купцу самому себя губить? А иоанниты остались довольны своим приобретением. Хоть и дороговато брал Кахим-Брахим, но все-таки получалось дешевле, нежели африканское, с магрибским жульничеством и пиратством.

Меж тем Лео, посчитав, что в ходе упорных тренировок заслужил некоторый отдых, позволил себе прогулку по торговой гавани. Слоняясь без дела и периодически любуясь на свой новый серебряный перстень с взъярившимся гербовым львом, Торнвилль столкнулся с Роджером Джарвисом, трезвым и мрачным.

Рыцарь был рад его увидеть, но моряк не был особо расположен к разговорам: дали себя знать последствия учиненного ему разноса со стороны английского "столпа", которого теперь Роджер, нисколько не стесняясь, отчаянно материл. Но главное, несмотря на предостережение магистра, брат Кэндол обошелся с штурманом сурово и временно разжаловал его в матросы. Джарвис клялся и божился, что при первой возможности покинет этот проклятый остров — только б иоанниты рассчитались с ним по долгам.

Лео, конечно, сочувствовал Джарвису и предложил:

— Я небогат, но если тебе действительно тут так плохо, я дам тебе десятка полтора золотых. Это не те деньги, которыми надо дорожить. Они мне даром достались. Уплывешь и начнешь жить как желаешь.

Гигант настороженно засопел, обдумывая, как поступить. Потом совесть взяла верх над алчностью и злобой, и он, шумно вздохнув, промолвил:

— Спасибо за это, конечно… Вижу теперь, что мир не из одних скотов… Но денег у тебя не возьму. Пропью ведь, прогуляю и никуда не уплыву. Нет, брат, я тебя так не обижу. — Тут обиженное Кэндолом благородство внезапно приобрело форму мученичества, и Джарвис изрек: — Пусть я невинно пострадал, но дерьмом не стану. Нет, не стану. Да и куда плыть? У меня в Англии, как и у тебя, никого, а тут турки нагрянуть могут… Нет, ты лучше скажи: свободен сейчас?

— Да.

— И я тоже. Чего тогда лучшего и желать! Пойдем к грекам: знаю я одно медовое место, истинный нектарник!

А в "нектарнике" уже вовсю заседал третий бражник — веселый толстый Томас Грин. Пошло гулянье!

Грин тут же заказал горячительных специй для аппетиту — перца да пионово семя — и лихо спел английскую застольную "Пусть чаша гуляет"…

На обратном пути к "обержу" пошатывавшаяся троица, на свою беду, столкнулась с францисканским монахом Антуаном Фрадэном — гонителем всех родосских гуляк, книгочеев и прочих деятелей светской культуры, которых он уравнивал в греховном времяпрепровождении, не посвященном покаянию.

Сей брат сам был отменно грешен, ведь в нем отсутствовала любовь к ближним. Именно с любовью ему следовало бы подходить к врачеванию заблудших душ, а без любви он был, по верному определению апостола Павла, лишь медью звучащей — но звучащей, мягко скажем, до трезвона в ушах. Мы уже упоминали его схватку с великим магистром д’Обюссоном по поводу "языческих" статуй.

Сэр Грин и моряк Роджер уже знали, на кого напоролись, а вот Лео еще только предстояло сомнительное удовольствие испытать на своей шкуре словесное бичевание родосского Савонаролы.

— Стойте, грешники! — перегородил он им дорогу с мрачной решимостью. — Как избежите вы огня геенны, если при помощи зелья диавольского изменили богоподобную природу человека до скотского состояния?! Питаете плоть свою, должную разложиться и стать пищею червей, забыв о черве вечном, бессмертном? А ведь чрево бренное, пресыщенное пищей, порождает семя сладострастия, в ущерб душевным благам, и делается гнездилищем бесов! От чревоугодия рождается мятеж помыслов, а пьянство есть начало безбожия, помрачая разум, коим