Книга Голод. Нетолстый роман - Светлана Павлова

посоветовал доверять глазомеру. Теперь смеялась я.

Ваня поинтересовался, чем я люблю заниматься в свободное время. Я ответила, что свободного времени у меня нет, но если бы было, то я бы хотела вязать, смотреть фильмы с Адамом Драйвером, слушать аудиокниги в озвучке Алексея Багдасарова и не знать, какой сейчас день недели. Он приподнялся на одной руке и попросил показать, что я вяжу. Пока я искала своих вязаных уродцев, Ваня спросил:

– А почему вязание? Бабушка, что ли, научила?

– Моя бабушка из домашнего хозяйства умела только одно – разварить пельмени и картошку до лохмотьев. А учила она меня читать книжки и знать наизусть конституцию, – ответила я, головой в комоде.

– Мощно. Респект бабушке!.. То есть вязание – это как бы твоё творчество?

– Пфф. Скажешь тоже. Творчество!

– Ну а как ещё?

– Да, наверное, никак. Не нравятся мне все эти слова. Их как-то сложно без иронии говорить.

– И «творчество» – такое слово?

– Ага.

– А «любовь»?

– Ой, ну ты загнул вообще… Любовь-морковь…

Я показала своё «творчество». Ване понравился шарф – самый перекособоченный и страшный. Так сказать, ранний этап. Но жест я оценила. Сказала: «Забирай». Подумала про себя: бедный, придётся ведь носить из вежливости.

А он носил просто так, без вежливости, чем меня удивил. Он меня вообще много чем удивил.

Во-первых, он не хотел нравиться. Но не как Серёжа – намеренно вставая в позу бэд боя. Нет, иначе.

Где-то через месяц нашего романа мы вернулись в место первого свидания – «Дом 12». Столиков не было – ни тогда, ни в самый первый раз, мы сели за баром. Заказав, Ваня спросил:

– Помнишь, я пришёл к тебе сюда, в свитере додика? А ты всё равно продолжила общаться со мной.

– Забудешь такое. Даже я не смогу связать хуже.

– Конечно сможешь!

Я разозлилась.

– Ну и чего ты вообще его напялил, если знал, что он уродский?

– Потому что он нравится мне, вот почему.

Вот так. Коротко и ясно. Ему он нравится. Вот почему.

Во-вторых, при ближайшем рассмотрении Иван показался мне человеком другого вида. Он не делал, не слушал и не знал ничего модного, как то: вернисажи в галереях, кроссовки из последней коллекции «Nike», новые альбомы молодых рэперов, фейсбучные срачи, завтраки в ресторанах.

Завтраки он вообще-то готовил сам. Обеды и ужины – тоже. И, господи помилуй, как же он их готовил.

Мы повстречались в один из самых длительных моих зажоров – на самом его пике. Я обжиралась и блевала уже третью неделю. Блевать – не пи́сать: водопроводный напор не скрывал мой грех. Я знала, что он как человек с зависимостью, если и не сможет меня понять, то хотя бы не будет осуждать и заламывать руки. Однако мне было неловко, что я избавляюсь от трудов Ваниной трёхчасовой работы. Тогда я стала от неё просто отказываться – мол, спасибо, не голодная, – что в сущности давало тот же итог. Лазанья, скукоживаясь, засыхала в холодильнике, лосось начинал демонстративно вонять.

Как-то раз, на третий день моего питания по системе «800 калорий в сутки», я не удержалась под лавиной кухонных запахов и всё-таки села поужинать. «Ну, ладно, плюс 300 калорий – это в рамках допустимого», – подумала я, наблюдая, как ленты лингуини норовили уползти с поварёшки. Ваня сервировал и смеялся: нормальной посуды нет, зато почему-то – пять противней и три пары прихваток. Я вяло отшучивалась про мать, не терявшую надежд, что когда-нибудь я стану настоящей женщиной, но думала о другом.

Я смотрела на тарелку макарон, на тающие снежинки пармезана, на вино, на торчавший из коробки острый нос моего любимого чизкейка и почти плакала, потому что не могла вспомнить, когда кто-нибудь делал ужин для меня просто так, а не в отсутствие умения проявить заботу и любовь. Так часто делало поколение наших бабушек и матерей, которым было проще убить полдня на холодец, чем произнести вслух: «Я люблю тебя, я дорожу тобой, я часто бываю несправедлива с тобой».

Потом был сериал, смех, усталая нежность, незаметно спрошенная добавка. В тот вечер я уснула на диване не раздевшись: без корвалола, приложения для медитации, получасового прослушивания шума дождя, пролистывания «Озона» и прочих спутников моей голодной бессонницы.

Чем больше я убеждалась в том, что психологические банальности про отпускание себя, которых я так боялась, действительно имеют смысл, тем чаще ужины перестали выходить из меня, едва попав внутрь. Обеды и завтраки тоже (Ваня готовил их, пока я читала, путаясь в ударениях, его скучные рабочие документы вслух). Через месяц я стала замечать, что у меня стало меньше язв во рту, а стоматологиня, обычно делавшая комплименты парфюму, впервые в жизни похвалила мою эмаль. Я наконец поняла, что имели в виду врачи из Института питания, когда говорили, что первичная цель местного лечения – меня накормить. Я тогда решила, что это глупости, и смеялась над названием «Институт питания». Думала: а есть ли институт лежания? гуляния? отдыхания? Сложно ли туда поступить?

Прилавки со сладким перестали вызывать во мне вожделение: я проходила мимо, хватая шоколад по старой памяти, – просто чтобы был. Он отправлялся на полку и, бывало, оставался забытым на целую неделю. Батарея чёрно-красных конусов «Колы Зеро» – бессмысленного читинга и якобы затычки для голода, на самом деле этот голод провоцирующей сильнее прежнего, вообще исчезла из холодильника. Там прописались сливочное масло, пухлые куски говядины в герметичной упаковке, сыр филадельфия. В морозилке отдыхало мороженое, уже, кажется, переставшее бояться, что будет варварски вспорото и сожрано за пятнадцать минут. Пара хороших столовых ложек с дегтярным эспрессо – так вкусно.

Прости, но можно я уже перестану втягивать живот и буду ходить как есть? (Он разрешил.)

А потом: честная, не растягивающаяся на долгие часы любовь. Ваня проскальзывал в меня легко, с первой попытки, без литра приторного лубриканта со вкусом шампанского, который Сергей считал невероятным изыском.

Лежим кавычками-ёлочками, и я даже дышать боюсь – так хорошо просто не может быть.

RE: без темы

Уронила телефон, и он вышел из строя. Позвонить не могу. Как ты себя чувствуешь? Напиши.

Удивительно, ночью прошёл дождь, и сегодня прохладно. Я занялась генеральной уборкой! Без тебя плохо. Посмотрела сайт ИКЕЯ. Оказывается у нас есть доставка из Ростова. Смотрю стеллажи. Любуюсь… Параллельно с уборкой, читаю Донцову. Пока!

RE: без темы

Возможно, это не так уж и плохо – когда телефон выходит из строя. Я вот иной раз мечтаю, чтобы мой сломался и никто бы меня не достал.

Какую Донцову читаешь сейчас?

И мне плохо без тебя.

Но вообще, кажется, наконец-то происходит что-то хорошее, но пока не буду рассказывать. Боюсь, как это говорят, СГЛАЗИТЬ.

Люблю.

Как-то подозрительно быстро всё одомашнилось, обуютилось, стало привычным и тёплым. Я перестала вставать пораньше, чтобы правильно уложить чёлку. Отправлять аудио-сообщения и кружочки[26] сначала в чат с самой собой и, только удостоверившись, что хорошо выгляжу, – Ване. Пару раз даже вытерла при нём руки об штаны.

А потом Даня как-то мне написал из этой своей Америки. С шутливой претензией-обидкой – мол, я всё понял, секс-романчик по переписке закончился, ты там себе кого-то нашла. Я улыбнулась тому, каким дурацким словом «секс-романчик» он концептуализировал наши отношения. Ну а что, в сущности, всё так и было. Секс-романчик. Пока Даня был в Москве, ему можно было позвонить пьяненькой с вечеринки и прохныкать «забери меня отсюда», чтобы на следующее утро он отвёл меня в «Кофеманию» и мы в очередной раз обсудили, как это всё-таки классно – засыпать и просыпаться в одиночестве. После его эмиграции в Штаты связь истончилась до огонёчков на мои голые сториз, необременительный флирт в директе, пару раз – нелепый телефонный вирт (всё не клеилось, кажется, из-за разницы во времени – я уже засыпала, Дане пора было на работу, но, может, дело в чём-то другом).

– С чего ты взял?

– Да так, диагноз по аватарке.

– В смысле?

– В коромысле. Сисек твоих давненько в инстаграме не видал. Верный знак!

– Соскучился?

– Да не надейся. У меня тут такие красотки