Книга Стена - Джефф Лонг

И снова Хью порадовался, что не поддался нажиму Рэйчел вчера вечером. Она была права в своих последних словах. Возможно, Льюис благодаря потере, постигшей Хью, сможет понять, как жить дальше без нее. Сейчас в предрассветной темноте это казалось Хью гораздо важнее, чем любая красота или треволнения, которые эта женщина могла бы привнести в его жизнь.

Лиловая полоска налилась красным. Хью выключил фонарик. Деревья сделались серыми. Камень был серым. Его напарник тоже был серым. Но на высоте в две трети мили над ними вершина уже обрела слабый розовый оттенок.

Хью обулся и крепко затянул шнурки. Льюис уже размотал один моток веревки в свободную бухту, и Хью прикрепил к себе конец.

— Пойдешь без света? — спросил Льюис.

Он отступил от скалы, встал там в прочную стойку. Веревка соединяла его с Хью.

— Свет ничего не даст. Или я вспомню, как туда попасть, или нет. — Сейчас все решала память. Если она подведет, то ничего не получится.

Хью подошел вплотную к стене и принялся ощупывать кончиками пальцев гладкую поверхность. Этим утром ему придется, как слепцу, полагаться на осязание. Чтобы найти секретный проход, требовалась острота ощущений.

Даже при полном свете дня зацепы укрывались от обычного зрения. Это было одной из важных составляющих славы Анасази. Чудовище не имело никакого отчетливо видимого рельефа, никаких трещин, или выступов, или слоистости. Альпинисты давно точили на него зубы. Хью провел много дней, просто сидя и глядя на немой камень, однажды он даже устроил себе голодовку в надежде вызвать видения. Изменчивые тени постепенно показывали ему то впадину, то прослойку, то кристаллический выступ. А потом все шло как в сказке — стоило лишь коснуться какой-либо из этих потаенных опор, как она обращалась в реальность.

Он продолжал ощупывать скалу, стараясь найти не только опоры, но и самого себя. Собственное тело казалось ему чрезмерно грузным. Обе ноги были словно прикованными к земле, как если бы какой-то инстинкт настойчиво предостерегал его от восхождения. Впрочем, страх был совершенно естественным; странно было бы не испытывать его. Мысли шли по накатанному пути.

Обезьяна лишилась шерсти и слезла с деревьев на землю. Стены предназначались не для людей. Обычных людей. Далеко не в первый раз он вел с собой этот спор.

Но сегодня страх был куда сильнее, чем обычно. Хью стоял спиной к Льюису, который ждал, держа веревку в руке. Его пальцы продолжали поиск. Говори, Гласс, а не то навеки успокоишься.

Впрочем, даже не чрезмерно сильный страх перед началом восхождения беспокоил его. Нечто совсем иное. Он воспринимал голос — нет, даже не голос, а ощущение. Оно шло или сверху, или изнутри камня. Он чувствовал, как его убаюкивало. Обманывало. Даже усыпляло. И это его тревожило.

Под руками почувствовалась выпуклость камня, и его тревоги сразу притихли. После всех прошедших лет она оставалась там же, где и была, на высоте плеча, молчаливая малозаметная выпуклость, одна из тысяч рябинок, которыми было задекорировано основание скалы. Она отвечала на его безмолвный призыв.

Проведя кончиками пальцев по камню, он нащупал невидимую морщинку. Большой палец левой ноги встал на окатанный выступ точно так же, как много лет назад. Эль-Кэп сохранил все это для него в совершенно неизменном виде. Высоко над головой рассвет прикоснулся к стене, залив ее светом, сразу пропитав камень иллюзиями, ложными надеждами и обманом славы.

Хью подтянулся. Палец ноги хорошо держался на опоре. Он отделился от земли. Теперь он находился на нижней ступеньке лестницы, не существовавшей для непосвященного. Восхождение началось.

8

Льюис, державшийся внизу и в стороне так, чтобы Хью не мог упасть на него, принялся насвистывать не то Баха, не то Троицкую литургию, не то еще что-то в этом роде. Кое-кого из альпинистов эта привычка раздражала до крайности, но Хью вполне притерпелся к ней. У Льюиса была заметная щель между передними зубами, и он утверждал, что благодаря этому может свистеть в пятой гармонике. «Нет, ты только послушай», — говорил он и принимался высвистывать ноты.

Хью следовало бы наклониться поближе и сделать вид, будто ему действительно интересно, как такое может получаться. «Нет, это всего лишь зубы и воздух» — так должна была бы прозвучать его ритуальная реплика.

Хью продолжал удаляться от земли.

Первое место для стоянки на Анасази находилось на высоте примерно ста тридцати футов от земли. Там имелся маленький уступ, который можно было разглядеть, лишь поднявшись туда. За минувшие годы подъем превратился во что-то наподобие экзамена, а уступ получил название Разбитого стекла и в честь его первооткрывателя, и в знак того, что на пути к нему и на нем пострадало немало народу.

Помимо трудности достижения, для чего требовались, так сказать, неортодоксальные движения, уступ Разбитое Стекло отличался тем, что мог предложить альпинистам в лучшем случае психологическую защиту. Там на полированной плите имелось лишь три нитевидных трещины, отстоявших далеко одна от другой и то раскрывавшихся пошире, то плотно смыкавшихся, словно края раны. Когда Хью впервые поднялся туда, то сумел закрепить отдельные элементы страховки по разным трещинам: куда вбить тонкий крюк, куда засунуть карабин, куда крюк с блоком. Не одна из этих страховок не удержала бы, доведись упасть по-настоящему. Множество претендентов узнали это на своем горьком опыте, ломая руки, ноги, позвоночники и разбивая головы при попытках повторить загадочные действия человека по имени Гласс.

Очевидно, жертв постепенно набралось слишком много. Поднявшись немного повыше, он стал то и дело натыкаться на большие болты — не один-другой, а множество. Когда-то такие ухищрения называли цыплячьими лесенками — они выдавали потуги неудачливых претендентов на трон.

Пока длился золотой век, период погони за открытиями, начавшийся с первого подъема на Эль-Кэп в 1958 году и закончившийся в начале семидесятых, вворачивание даже одного-единственного болта сочли бы чем-то вроде беззаконного грубого насилия. Многие альпинисты сходили с маршрутов, но не уродовали их железной арматурой, предпочитая оставлять скалу в первозданном виде для тех, кто наделен большими талантами. Мирились даже с тем, что тот или иной маршрут надолго, если не навсегда, останется непройденным. Болты, вворачиваемые в камень, открывали новые возможности, но могли полностью изуродовать скалу и лишить ее привлекательности. Тогда это значило для них очень много. Они относились к скалам с почтительностью хоббитов.[17]

На протяжении всей своей альпинистской карьеры Хью использовал лишь пять болтов, причем ни один из них на Анасази. Теперь же ему попалось девять, нет, десять, и это лишь во время первого подъема. Он должен был бы испытывать отвращение, но на деле радовался тому, что они есть и он может крепить к ним страховочную веревку. Каждый болт мог выдержать слона. Хью испытывал удовольствие от того, что смог удалить из уравнения такие неизвестные, как смерть или увечье.