Книга Китайцы. Моя страна и мой народ - Линь Юйтан

и предлагает безопасный путь к отступлению. Одна даосская поэзия может сделать строгую жизненную модель конфуцианства вполне сносной. Ее романтизм не дал китайской литературе превратиться в сборник од и гимнов, воспевающих императора. Вся хорошая китайская литература, вся китайская литература, стоящая затраченного на нее времени, все интересные, дающие пищу уму и успокаивающие сердце произведения китайской литературы, в сущности, пропитаны духом даосизма. Даосизм и конфуцианство — это отрицательный и положительный полюсы, инь и ян, китайской мысли, и это делает возможной достойную человека жизнь в Китае.

Китайцы по натуре даосы, а по воспитанию — конфуцианцы, притом больше даосы, чем конфуцианцы. Как народ мы достаточно велики, чтобы на основании принципов справедливости создать государственный свод законов, но мы также достаточно велики, чтобы не доверять судейским и судам. 95% конфликтов, требующих судебного разбирательства, улаживаются за пределами суда. Мы достаточно велики, чтобы детально разработать свод церемоний, но мы также достаточно велики, чтобы считать одним из величайших парадоксов тот факт, что погребальные церемонии предписывают во время похорон устраивать пышные и веселые празднества; достаточно велики, чтобы осуждать порок, но мы также достаточно велики, чтобы оставаться безучастными к пороку и не удивляться ему. Мы достаточно велики, чтобы всколыхнуть одну революционную волну за другой, но мы также достаточно велики, чтобы пойти на компромисс и вернуться к прежнему режиму. Мы достаточно велики, чтобы создать совершенную систему импичмента должностному лицу, систему государственной гражданской службы, свод предписаний для работы транспортной системы и правила для библиотек-читален, но мы также достаточно велики, чтобы разрушить все системы, не считаться с ними, обходить различные правила и предписания, нарушать их, наконец, быть выше всех этих систем и правил. Мы не читаем нашим студентам курс государственного права, из которого можно узнать, как правительство должно работать, но мы учим их на повседневных примерах, каковы реальные действия центрального правительства, а также муниципальных и провинциальных правительств. Непрактичный идеализм нам не нужен, потому что у нас не хватило бы терпения для доктринерской теологии. Мы не учим нашу молодежь, как стать сынами Божиими, но мы учим их вести себя как нормальные, трезвомыслящие человеческие существа. Вот почему я верю, что китайцы по своей сути гуманисты, и христианство здесь или должно потерпеть неудачу, или же должно измениться до неузнаваемости, чтобы его приняли в Китае. Единственная часть христианского учения, которую китайцы в состоянии воспринять, это заповедь Христа [апостолам, проповедовавшим Его учение]: «Будьте мудры, как змии, и кротки, как голуби». Именно эти две добродетели — голубиная кротость и змеиная мудрость — свойственны лукавцам.

Одним словом, мы понимаем необходимость человеческих усилий, но также допускаем их тщетность. Такой склад ума приводит к развитию пассивной защитной тактики. «Великие дела могут быть сведены к малым, а малые — превратиться в ничто». В соответствии с общим принципом этой пословицы все спорные вопросы у китайцев улаживаются, все их планы подгоняются, все программы реформ сводятся на нет — и так до тех пор, пока будет мир и чашка риса для каждого. «Лучше один раз объявить „пас“, чем один раз сыграть» — гласит другая наша пословица, по смыслу близкая к английским «Let well enough alone» и «Let sleeping dogs lie»[33].

Вот так и живут китайцы — по линии наименьшего сопротивления и наименьшей борьбы. Это способствует душевному спокойствию, невозмутимости, что позволяет им проглатывать обиды и пребывать в гармонии с миром. Это также позволяет разработать некую оборонительную тактику, которая может внушать больший страх, чем тактика нападения. Вы пришли в ресторан, испытываете сильный голод, а блюда не несут. Тогда вы можете повторить заказ официанту. Если он грубит, вы можете пожаловаться в дирекцию и как-то уладить недоразумение. Но если он, изысканнейшим образом изогнув стан, самым вежливым образом ответит: «Бегу, бегу!», но и с места не сдвинется, вам останется только вознести молитву или столь же изысканно выругаться. Вот пример пассивной силы китайцев. Эту силу наиболее высоко ценят те, кто испытал ее на собственном опыте. Это есть сила старых лукавцев.

Миролюбие

До сих пор мы обсуждали три наихудших качества китайцев, которые парализовали их способности самоорганизации. Происхождение этих качеств — в общем отношении китайцев к жизни, которое отличается как проницательностью и зрелым добродушием, так и неким снисходительным безразличием. Очевидно, что подобный взгляд на жизнь не лишен достоинств, и это достоинства старых людей, у которых нет ни честолюбия, ни желания взойти на вершину мира. Однако они многое повидали в жизни, готовы принять от нее все, что заслужили, и в то же время преисполнены уверенности в том, что проживут уготованную им судьбой жизнь пристойно и счастливо.

Китайцы — народ искушенный. В отличие от христиан, якобы живущих ради смерти, они не намерены создавать на этой земле некую утопию, как это делают множество западных провидцев. Они знают, что земная жизнь полна боли и печали, и хотят лишь привести ее в такой порядок, чтобы можно было мирно работать, самоотверженно терпеть и жить счастливо. Китайцам недостает таких замечательных качеств западных людей, как великодушие, честолюбие, усердие в деле реформ, развитое общественное сознание, готовность к риску и героизм. Они не проявляют интерес к восхождению на Монблан или к исследованию Северного полюса. В этом мире их крайне интересует самая что ни на есть банальная жизнь. У них есть упорство, безграничное терпение, неутомимое трудолюбие, чувство долга, уравновешенный склад ума, здравый смысл, жизнерадостность, юмор, терпимость, миролюбие, а также бесподобное умение чувствовать себя счастливыми даже в самых тяжелых условиях. Короче, благодаря всем этим качествам они получают удовольствие от обыденной жизни. Самые главные из этих качеств — миролюбие и терпимость, которых так недостает современной Европе.

Действительно, при внимательном просмотре спектакля под названием «Жизнь современной Европы» иногда возникает ощущение, что ей в большей мере недостает благожелательной мудрости, чем способных людей или интеллектуального блеска. Порой кажется, что Европа едва ли избавится от опрометчивости, свойственной молодости, и от горделивого сознания своего интеллектуального превосходства. Однако еще одно столетие научного прогресса создаст настолько тесные взаимосвязи во всем мире, что европейцы, под угрозой тотального уничтожения, научатся большей терпимости по. отношению к жизни и людям. Возможно, они научатся быть немного менее блестящими и немного более зрелыми. Я все-таки верю, что такие изменения во взглядах европейцев произойдут, и к ним приведут не какие-то блестящие теории, а инстинкт самосохранения. И вероятно, Запад научится быть менее самоуверенным и более терпимым, а это настоятельно необходимо, когда все в мире окажется прочно взаимосвязанным. Европейцы