Книга Один против всех - Борис Седов

- «Почти даром», это сколько? - поинтересовался я. Сквалыга Черных прислал только 50 000 баксов, часть из которых я уже потратил.

- Тыщ за тридцать сделают, - заверил меня Годунов, - крайняк - за сорок. Устроит?

- Устроит, - сказал я. - А отчего мне такие льготы?

- А это не тебе, это мне, - улыбнулся Годунов, - я когда-то помог хозяину разобраться с конкурентами, и он, вроде как, теперь мне должен. Держи бумагу, там все написано, где, кто, завтра в первой половине дня будь там. Займет это неделю, от силы дней десять, так что из гостиницы выписывайся, нечего деньги зря тратить…

Я взял бумажку, посмотрел, написано все было кратко, но толково, вопросов никаких не возникало, поэтому я убрал бумажку в карман и спросил уже о другом:

- А что твой «хвост», вернулся?

- Давно вернулся, проводил твоего Палыча до их штаб-квартиры, дождался, когда он выйдет, и сразу ко мне. Организация называется «Русский путь», совершенно официальная организация, занимают небольшой особнячок в самом центре, на Фонтанке. Между прочим, раньше там психдиспансер был, а теперь на дверях табличка, бронзовая, красивая, с двухглавым орлом, надпись старинной вязью «Русский путь». Я по компьютеру нашел, они официально зарегистрированы как «Партия угнетенного русского народа „Русский путь“», существуют уже семь лет, но особенно развернулись два года назад. Появились деньги неведомо откуда, и они арендовали этот особнячок, там у них штаб-квартира, есть региональные отделения в двадцати семи городах России. Общее количество членов неизвестно. Что любопытно, последние два года, с тех пор, как у них появились средства, партия перестала выдвигать своих кандидатов на выборах. На всех выборах, любого уровня! С точки зрения политики - это нонсенс. Партия для того и существует, чтобы участвовать в политической борьбе, иметь своих представителей в Думе или в местных органах власти, а «путейцев» это вроде как и не интересует. Раньше, до 2001 года, интересовало, а теперь - нет, вроде и не их это дело - депутатами становиться. Так что тут есть над чем подумать.

- Есть, - согласился я. - А как там Молмонд, выступает еще?

Годунов открыл дверь, прислушался, в комнату просочился ангельский голосок гей-звезды.

- Пойду-ка я, пожалуй, не буду вам мешать!

Я поднялся и как бы ненароком заглянул в окно. По двору метнулась чья-то тень.

- Давай, - хлопнул меня по спине Годунов, - я тебя в клинике навещу, и ты звони, если что.

- А вы без меня ничего не предпринимайте!

- Как можно, шеф!

Я пожал Годунову руку и выскользнул в коридор.

- Господа, - раздался профессионально поставленный голос конферансье, - наш гость устал и просит вашего разрешения на время прервать концерт. Если вы пару часов подождете, то Мари Молмонд обещает быть с нами до утра!

Зал взорвался аплодисментами, а я поспешил выскользнуть из клуба.

Похоже, судьба ко мне сегодня благоволила…

* * *

Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, не дели шкуру неубитого медведя, короче - не спеши, Кастет, радоваться, день еще не кончился.

Все эти хорошие мысли, как и положено, пришли уже опосля, в гостинице, когда я лежал в ароматной ванне, осторожно передвигая с места на место слегка побитое плохими людьми тело.

А началось-то все невинно, когда я в самом благодушном состоянии духа шел из «розово-голубого» клуба «96» в свой нынешний дом - гостиницу «Октябрьская». Шел и шел себе, никого не трогая и даже не приставая к девушкам, хотя, признаться, такое желание и возникало.

Так, невинно и весело, я добрался до Ситного рынка и остановился, чтобы закурить, а закурив, обратил внимание на небольшую кучку людей, что-то оживленно обсуждавших у закрытых ворот рынка.

По въевшейся в кровь советской привычке реагировать на любую возможность разжиться дефицитом, я подошел к этой маленькой толпе. Дефицитом там и не пахло, да и чего, собственно, сейчас нет на прилавках, были бы деньги, а вот деньги-то как раз и стали для большинства дефицитом.

Но здесь, в этой небольшой кучке людей, деньги присутствовали, если и не в реальном виде, то в качестве произносимых сумм, которые по очереди выкрикивали два человека. Один, толстый потный мужчина, держал в руках бумажник и неуклонно повышал ставки, второй, а вернее, вторая, потому что это была опрятная петербургская старушка, отвечала на эти ставки, подумав, нерешительно и после каждого повышения суммы порывалась уйти.

Окружающие ее дружно уговаривали, намекая на невиданное везение и кричали, что у приезжего толстяка с минуты на минуту закончатся деньги, и тогда приз, необычайный, самый ценный из всех возможных призов в мире, достанется ей, простой питерской пенсионерке, и обеспечит ей безбедную здоровую старость, возможность путешествовать по миру, как это делают пенсионеры всех развитых стран, а может быть, и дать внукам достойное образование. Я понял, что деньги бабушку уже не интересуют, ей, питерской учительнице или библиотекарю, просто неудобно уйти, потому что она подведет всех этих замечательных людей, которые так заинтересованы в ее судьбе, так за нее болеют и так искренне желают ей победить.

Ну-ну, сказал я себе, постояв и послушав всю эту безумную ахинею. И собрался уже было уйти, потому что это был откровенный «лохотрон», а людей, в нем участвующих, я не уважал, считал за барыг, стремящихся на халяву завладеть несметными сокровищами.

Правда, бабушка на барыгу не походила, но все-таки была сама виновата, никто ее насильно не заставлял участвовать в этом безумии. И тут старушка заплакала и сказала, что денег у нее больше нет, и она поставила на кон даже стоимость комнаты, в которой она живет, потому что внучек Петенька продает ее комнату, чтобы рассчитаться с какими-то долгами, и торговалась-то она только затем, чтобы помочь внучку Петеньке и не продавать комнату, а дожить жизнь в ней, а не в богадельне, куда некредитоспособный внук ее намеревается отправить.

Но тут все загалдели, бывшие друзья и радетели ее счастья внезапно стали ее врагами, они жадно обступили бабушку и приготовились уже ее куда-то вести, чтобы получить деньги, все деньги, сполна, включая и будущую стоимость комнаты. Ради потного толстяка с растопыренным бумажником я и пальцем бы не пошевелил, но бабушку стало жалко. Спасти ее комнату от алчного внучка я не мог, но отбиться от этой саранчи можно было попытаться, и я выкинул сигарету и вступил в горячий торжествующий круг.

- Ша! - сказал я громко, очень громко, чтобы перекрыть гул и гам голосов, тихий плач старушки и визг девицы с журналом выигрышей, которая в нее вцепилась. - Тихо! Ты, сопля, отпускаешь бабулю и отходишь в сторону, так, чтобы я тебя не видел! Вы, граждане-господа, расходитесь по своим домам и думаете о своем будущем. Нельзя быть такими жадными, господа!

Несколько человек действительно ушли, но большинство осталось.

Лохотронщики, понял я, сейчас в драку полезут.