Книга Бриллианты для куклы - Анастасия Дробина

Но что было делать с тем, что сердце ее при виде Пашки начинало колотиться со скоростью перфоратора? А противная удушливая краска, заливавшая лицо и шею… А голос, который пищал, дрожал и срывался, как в классе у доски, каждый раз, когда Пашка спрашивал ее о чем-то… Белка из последних сил надеялась на то, что никто из друзей всего этого не замечает. Хотя подозрительные взгляды Полундры она на себе уже ловила, причем не раз. Но Юлька молчала, вот Белка и утешала саму себя: не знает. Ни Юлька не знает, и никто другой. Потому что если, не дай бог, кто-нибудь заметит и расскажет о своем открытии Пашке, тогда… тогда она, Белка, просто умрет.

На данный момент вся компания Белкиных друзей сидела в зале и мужественно слушала первое отделение концерта. Белка знала, разумеется, что «болеть» за нее придут подруги. Но как Юльке удалось уговорить на этот шаг пацанов? Уму непостижимо! Увидев в фойе перед концертом Батона и Атаманова в выглаженных костюмах, белых рубашках и с одинаковым выражением отвращения ко всему вокруг на физиономиях, она чуть не лишилась чувств от удивления. Рядом с пацанами стояли и изучали программки Юлька, мучающаяся в непривычных юбке и блузке, и невозмутимая, как всегда, Натэла в белом газовом платье.

– Как ты Серегу-то приволочь смогла?! – не удержалась и спросила подругу пораженная Белка.

Полундра хихикнула, показала глазами на Натэлу и передразнила, имитируя кавказский акцент, которого у Натэлы не было и в помине:

– «Нэчестно нэ поддержать друга, когда у нэго ат-вэт-ственное дэло!» А Батон, понятно, за компанию…

– А Пашку что же, одного дома бросили?» – как можно безразличнее поинтересовалась Белка. И сердце радостно заскакало, когда Юлька сообщила:

– Он будет, только потом. В университет свой поехал за какими-то книгами.

Пашку действительно приняли в университет, на второй курс факультета информатики, как и обещали. И сразу дали место в общежитии, но он пока не спешил съезжать от московских родственников. Во-первых, Игорь Петрович настаивал, чтобы внук погостил подольше. Во-вторых, Юлька заявила ему, что боится спать в доме, имея под матрацем уникальную бриллиантовую брошь, когда вокруг – сплошные бандиты и международные аферисты. В-третьих, Пашка и сам опасался оставлять сестру и ее друзей одних до окончания заварившейся странной истории. А она, история, кончаться пока вроде не собиралась.

После того как Пашка скачал секретную информацию из базы данных американской полиции, прошло два дня. Все эти дни Полундра и компания думали так, что трещали мозги, анализировали возможные варианты, предлагали головокружительные версии, но… никакого подтверждения версии и варианты не находили. Во дворе больше не появлялись ни дама пик, ни дама червей, мелькать в гостинице ребятам было опасно и незачем, а Пашка загадочно молчал. Хотя, скорее всего, он действительно был занят своим университетом.

Через неделю-другую Юлькин кузен переедет в общежитие, и она, Белка, больше его не увидит… Никогда… Подумав так, Белка почувствовала, что глаза становятся горячими. И тут же по щекам поползла специальная концертная тушь, которую Соня с таким трудом наносила на Белкины ресницы перед концертом. И это за десять минут до выхода! Господи, все сегодня не так! Белка одним махом хлопнула стакан отвратительной теплой минеральной воды, стоящий на столе, чихнула, сплюнула и кинулась к зеркалу восстанавливать грим. Кое-как стерев черные потеки, она с тоской уставилась на подлый прыщ, заметный даже под толстым слоем тонального крема. И неожиданно ей пришла в голову опасная мысль.

Оглянувшись для чего-то на дверь, Белка запустила руку в свою сумочку, висящую на спинке стула, и осторожно достала диадему. Подойдя с ней к зеркалу, аккуратно пристроила украшение на голову. Диадема была Белке великовата, но тонкий золотой обруч был почти незаметен в волосах, а самое главное – свешивающаяся на лоб изумрудная капля идеально прикрывала прыщ. Его попросту не было видно за фамильным изумрудом семьи Мражинских! Пока Белка стояла перед зеркалом и размышляла, прилично ли носить без спросу чужие украшения (Натэлка бы точно сказала – неприлично, еще бы и бабушку процитировала!), громко хлопнула дверь.

– Бэлла! Боже мой! Ну, девочка моя, ну твой же выход, посмотри на часы! – Соня ворвалась как ураган, схватила сестру за руку и повлекла за собой по коридору к кулисам. – Что только у тебя в голове, уму непостижимо! Ты успела проиграть все еще раз, медленно, по нотам, как я просила? Впрочем, уже все, тебе пора на сцену. Полный зал народу! Главное – не нервничай! Сядь и спокойно играй! А что за штучку ты на себя повесила? У Юли одолжила? Миленько, оставь… Ну, все-все, с богом, детка! Я с тобой! Слышишь – тебя объявляют…

Оглушенная Белка услышала лишь конец собственной фамилии и, едва успев придать лицу торжественное выражение, вышла на сияющую сцену. Грянули аплодисменты, Белка встала у рояля, поклонилась в зал, не различая лиц, села, медленно подняла руки и опустила их на клавиатуру. Зал затих, и в полной тишине по нему понеслась мелодия Шопена.

Впоследствии Белка уверяла, что не может вспомнить абсолютно ничего из тех пяти минут, которым предшествовало столько часов репетиций, мучений и нервотрепки за роялем. В голове стоял ровный гул, собственной игры она не слышала и видела лишь полированный край рояля и свои пальцы, бегающие по клавишам. Кстати, клавиш она не чувствовала тоже и пришла в себя, лишь взяв последний аккорд и замерев напоследок с опущенными на клавиатуру руками. Тишина – и взрыв аплодисментов. Белка встала, в последний момент вспомнила, что надо улыбнуться, поклонилась залу. Ого, кажется, цветы! И… кажется… Ой, мамочки! Мамочки! Ма-ма-а-а…

На сцену с огромной охапкой белых роз поднимался собственной персоной Пашка Полторецкий. Он был в костюме и даже при галстуке, улыбался, блестя зубами, и его синие глаза были, как никогда, близко. И улыбался он ей, Белке, ей одной. И нес ей розы.

– Браво, Белка! Ты просто молодец! – тихо сказал он, вручая полумертвой от наплыва чувств Белке букет и, как взрослой, целуя ей руку. – А тебе эта штучка на лбу идет!

У Белки пол поплыл под ногами, она покачнулась, удержалась за край инструмента и даже сумела улыбнуться в ответ. Зал гремел аплодисментами, которые не умолкли даже тогда, когда Белка на ватных ногах ушла со сцены, уступая место следующему артисту – худенькому парнишке с огромной виолончелью. Мыслей было две: какое счастье, что Пашка не увидел прыща, и – не упасть бы до гримерки в обморок от счастья.

В обморок Белка не упала, но, едва оказавшись в крохотной комнатке, где за десять минут до своего выхода страдала от неудавшейся жизни, начала реветь. Соня решила, что это у нее на нервной почве, и побежала за водой, потом долго заставляла младшую сестренку выпить хоть глоток и в конце концов заплакала вместе с ней.

– Белка! Ну, ты даешь! Браво, блин! – ворвалась в комнатку Юлька и… озадаченно остановилась на пороге. – Ой… А вы чего ревете? Что случилось-то, а? Белка же так суперски играла, и не занудно совсем, я лично все ладони отбила! Соня, чего она воет?

– От перенапряжения, – всхлипнула Соня. – А я за компанию.