Книга Пушкин в жизни - Викентий Викентьевич Вересаев

сохранился в целости. В бумагах отца моего сохранились многие подлинные стихотворения Пушкина и копии, но монолога не сохранилось, весьма может быть потому, что в монологе слишком энергически звучала ненависть к европейской цивилизации. Мне все кажется, что великолепный монолог таится вследствие каких-либо тенденциозных соображений; ибо трудно допустить, чтобы изо всех людей, слышавших проклятие, никто не попросил Пушкина дать списать эти тридцать – сорок стихов. Я думал об этом и не смел просить, вполне сознавая, что мое юношество не внушает доверия. Я помню впечатление, произведенное на одного из слушателей, Аркадия Осиповича Россети, и мне как будто помнится, он уверял меня, что снимет копию для будущего времени.

Кн. П.П. Вяземский. Соч., с. 545–548.

В сентябре Пушкин приехал в Академию Художеств с женою Натальей Николаевной на нашу сентябрьскую выставку картин. Узнав, что Пушкин на выставке и прошел в Античную галерею, мы, ученики, побежали туда и толпой окружили любимого поэта. Он под руку с женою стоял перед картиной художника Лебедева, даровитого пейзажиста, и долго рассматривал и восхищался ею. Инспектор Академии, Кругов, который его сопровождал, искал всюду Лебедева, чтобы представить Пушкину, но Лебедева не оказалось нигде. Тогда, увидев меня, он взял меня за руку и представил Пушкину, как получившего тогда золотую медаль (я оканчивал в тот год Академию).

Пушкин ласково спросил меня, где мои картины. Я показал их. Как теперь помнится, то были «Облака с Ораниенбаумского берега» и другая – «Группа чухонцев». Узнав, что я – крымский уроженец, Пушкин спросил: «А из какого же города?» Затем он заинтересовался, давно ли я здесь и не болею ли на севере… Помню, в чем была красавица жена. На ней было изящное белое платье, бархатный черный корсаж с переплетенными черными тесемками, а на голове большая палевая соломенная шляпа. На руках у нее были большие белые перчатки. Мы, все ученики, проводили дорогих гостей до подъезда.

И.К. Айвазовский. – Одесские Новости, 1899, № 4637.

(На октябрьской выставке в Академии Художеств.) Поэт Пушкин, при первом взгляде на группу (?) Пименова («Мальчик, играющий в бабки») сказал:

– Слава богу! Наконец и скульптура в России явилась народная.

Президент А.Н. Оленин указал ему художника. Пушкин пожал руку Пименова, назвав его собратом. Долго всматриваясь и отходя на разные расстояния, поэт в заключение вынул записную книжку и тут же написал экспромт:

       Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено       Бодро оперся, другой поднял меткую кость.       Вот уж прицелился… Прочь! раздайся, народ любопытый,       Врозь расступись; не мешай русской удалой игре.

Написанный листок вручен самим поэтом художнику, с новым пожатием и приглашением к себе. Об этой встрече с поэтом Пименов любил рассказывать с жаром, и при этом навертывались у него слезы. «Как у Пушкина, когда пожимал он обеими руками мою правую руку», – говорил нам сам артист, заметив свое волнение.

П.Н. Петров. Н.С. Пименов, профессор скульптуры. СПб., 1883, с. 5.

Вскоре после моего возвращения в Петербург, вечером, ко мне пришел Пушкин и звал к себе ужинать. Я был не в духе, не хотел идти и долго отнекивался, но он меня переупрямил и утащил с собою. Дети его уже спали. Он их будил и выносил ко мне поодиночке на руках. Это не шло к нему, было грустно и рисовало передо мною картину натянутого семейного счастья. Я не утерпел и спросил его: «На кой черт ты женился?» Он мне отвечал: «Я хотел ехать за границу, а меня не пустили, я попал в такое положение, что не знал, что делать, и женился».

К.П. Брюллов в передаче М.И. Железнова. – М.И. Железнов. Заметка о К.П. Брюллове. – Живоп. Обозр., 1898, № 31, с. 625.

Как известно, денежное расстройство держало Пушкина в том раздражительном состоянии, которое отчасти было одною из причин его гибели. Осенью 1836 г. он думал покинуть Петербург и поселиться совсем в Михайловском; по словам Нащокина, Наталья Николаевна соглашалась на это, но ему не на что было перебраться туда с большою семьей, и Пушкин умолял о присылке пяти тысяч рублей, которых у Нащокина на эту пору не случилось.

П.И. Бартенев. Пушкин: сборник, вып. I., с. 192.

Нащокин глубоко жалеет, что не дал ему пяти тысяч, которые у него тогда были. Но Пушкин, будучи очень деликатен, не просил их у него прямо.

П.И. Бартенев. Рассказы о Пушкине, с. 62.

       Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —       Летят за днями дни, и каждый час уносит       Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем       Предполагаем жить, и глядь – как раз – умрем.       На свете счастья нет, но есть покой и воля.       Давно завидная мечтается мне доля —       Давно, усталый раб, замыслил я побег       В обитель дальную трудов и чистых нег.

Юность не имеет нужды в at home (домашнем очаге), зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу, – тогда удались он домой.

О скоро ли перенесу я мои пенаты в деревню – поля, сад, крестьяне, книги; труды поэтические – семья, любовь etc. – религия, смерть.

Неизданный Пушкин. Собрание А.Ф. Онегина. СПб.: Атеней, 1922, с. 137–138.

(Осенью 1836 г.) (В частной картинной галерее.) Я натолкнулась на фигуру, которая показалась мне очень знакома… При втором взгляде я узнала Пушкина. Я воображала его черным брюнетом, но его волосы не темнее моих, – длинные, непричесанные, маленький ростом, с заросшим лицом, некрасив, только глаза, как угли, блестят в беспрерывном движении. Я, разумеется, забыла картину, чтобы смотреть на него. И он, кажется, это заметил, несколько раз, взглядывая на меня, улыбался, видно, на моем лице изображалось какое-то adoration (обожание).

Е.А. Ган – своей сестре Е.А. Витте, осенью 1836 г. – Рус. Стар., 1836, т. 51, с. 353.

Опекой над детьми и имуществом Пушкина всего уплачено долгов Пушкина по 50 счетам около 120 000 р. Прочитывая дело опеки об уплате долгов Пушкина, можно наглядно видеть, в каких тисках материальной необеспеченности был поэт в последние годы своей жизни, насколько тяжело было его финансовое положение, из которого, по-видимому, не было исхода… Векселя, выданные разным частным лицам, требования об уплате долгов со стороны многочисленных кредиторов, начиная от книгопродавца и кончая лавочником, поставлявшим поэту провизию; заклад ростовщику Шишкину шалей, жемчуга и даже чужого серебра; долг даже собственному камердинеру, – все это дорисовывает ту поистине трагическую обстановку, в которой должен был жить поэт.

Среди вещей, заложенных Пушкиным, было и серебро, принадлежащее его свояченице, фрейлине Александре Ник. Гончаровой, а также 30 фунтов серебра, принадлежащего С.А. Соболевскому.

Б.Л. Модзалевский. Архив опеки над детьми и имущ. Пушкина. – Пушкин и его совр-ки, вып. XIII, с. 97–98, 109.

В.И. М-ч рассказал мне, со слов Н.П. Семенова, члена Госуд. совета, о следующем случае: приехав молодым в Петербург, Н.П. Семенов с кем-то из своих родственников (цензором В.Н.