Книга Пушкин в жизни - Викентий Викентьевич Вересаев

– горцы, и наконец, как военный холостой человек, он может еще быть убитым на дуэли. Вышло же наоборот: он – женатый, отец семейства, знаменитый, погиб жертвою неприличного положения, в которое себя поставил ошибочным расчетом, а этот под пулями черкесов беспечно пил кахетинское и так же мало потерпел от одних, как от другого!

Ал. Н. Вульф. Дневник, 21 марта 1842 г. – Л.Н. Майков, с. 217.

(15 июля 1836 г.) Сегодня был у меня Александр Сергеевич; он привез с собою мою рукопись, переписанную так, чтобы ее можно было читать… Отдавая мне рукопись, Пушкин имел очень озабоченный вид; я спросила о причине: «Ах, у меня такая пропасть дел, что голова идет кругом! Позвольте мне оставить вас; я должен быть еще в двадцати местах до обеда». Он уехал.

Две недели Александр Сергеевич не был у меня; рукопись моя лежит! Пора бы пустить ее в дело!.. Я поехала сама на дачу к Пушкину; его нет дома. «Вы напрасно хотите обременить Пушкина изданием ваших записок, – сказал мне Плетнев. – Разумеется, он столько вежлив, что возьмется за эти хлопоты, и возьмется очень радушно; но поверьте, что это будет для него величайшим затруднением; он со своими собственными делами не успевает управляться, такое их множество, где же ему набирать дел еще и от других! Если вам издание ваших записок к спеху, то займитесь ими сами или поручите кому другому».

Мне казалось, что Александр Сергеевич был очень доволен, когда я сказала, что боюсь слишком обременить его, поручая ему издание моих записок, и что прошу его позволить мне передать этот труд моему родственнику. Вежливый поэт сохранил, однако ж, обычную форму в таких случаях. Он отвечал, что брался за это дело очень охотно, вовсе не считая его обременением для себя; но если я хочу сделать эту честь кому другому, то он не смеет противиться моей воле.

А.А. Александров (Н.А. Дурова). Год жизни в Петербурге, или Невыгоды третьего посещения, с. 46–48.

8 августа 1836 г. взято Пушкиным у Шишкина 7060 руб. под залог шалей, жемчуга и серебра.

Б.Л. Модзалевский. Архив опеки над детьми и имущ. Пушкина. – Пушкин и его совр-ки, вып. XIII, с. 98.

По кончине Надежды Осиповны (матери Пушкина) Александр Сергеевич хотел купить (у сонаследников) Михайловское за 40 тысяч, побывав сначала в деревне. Дело было бы кончено, если бы у Ал. Серг-ча случились на то время деньги. Между тем нам надо было ехать в Варшаву, а денег ни гроша, Ал. Серг-ч дает нам тысячу рублей и говорит: «Ступайте в деревню, там найдете денег, чтобы добраться в Варшаву». Вместе с тем просит меня заглянуть в хозяйство и пишет управителю слушаться моих приказаний. Найдя в Михайловском большие злоупотребления, а пуще всего ни зерна в амбаре, я прогнал управителя, посадил старосту и принялся сам хозяйничать, тем более, что наступило время жатвы и посева (в августе 1836 г.). Обо всем этом я тотчас оповестил Ал. Серг-ча.

Н.И. Павлищев. Записка о сельце Михайловском и моем управлении. – Там же, с. 129.

6-го уехал от нас Ник. Игн. (Шениг). Он заменил Пушкина в сердце Маши (Марии Ивановны, младшей сестры Евпр. Н-вны). Она целые три дня плакала об его отъезде и отдает ему такое преимущество над поэтом, что и сравнивать их не хочет… Я рада этой перемене: Ник. Игн. никогда не воспользуется этим благорасположением, что об Пушкине никак нельзя сказать.

Бар. Е.Н. Вревская – Ал. Н. Вульфу, 10 сент. 1836 г. – Там же, вып. XIX–XX, с. 108.

(1836 г., 1 сент.) (Квартира Пушкина в доме Волконской, у Певческого моста, 2-й Адмиралтейской ч. 1-го квартала под № 7.) Всего от одних ворот до других, нижнего этажа, из одиннадцати комнат состоящего, со службами: кухнею и при ней комнатою в подвальном этаже, взойдя на двор направо: конюшнею на 6 стойлов, сараем, сеновалом, местом в леднике и на чердаке и сухим для вин погребом, сверх того – с двумя комнатами и прачечною, взойдя на двор налево в подвальном этаже во втором проходе, с платою за 4300 р. асс. в год.

Контракт на наем квартиры. – Там же, вып. XIII, с. 95.

В 1836 г., осенью, я как-то ехал с Каменного Острова в коляске с А.С. Пушкиным. На Троицком мосту мы встретились с одним мне незнакомым господином, с которым Пушкин дружески раскланялся. Я спросил имя господина.

– Барков, ex-diplomat, habitue´ Воронцовых, – отвечал Пушкин и, заметив, что имя это мне вовсе неизвестно, с видимым удивлением сказал мне: – Вы не знаете стихов однофамильца Баркова и собираетесь вступить в университет? Это курьезно. Барков – это одно из знаменитейших лиц в русской литературе… Первые книги, которые выйдут в России без цензуры, будет полное собрание стихотворений Баркова…

Вообще в это время Пушкин как будто систематически действовал на мое воображение, чтобы обратить мое внимание на прекрасный пол и убедить меня в важном значении для мужчины способности приковывать внимание женщин. Пушкин поучал меня, что вся задача жизни заключается в этом: все на земле творится, чтобы обратить на себя внимание женщин. Не довольствуясь поэтическою мыслью, он учил меня, что в этом деле не следует останавливаться на первом шагу… Он постоянно давал мне наставления об обращении с женщинами.

В то же время Пушкин сильно отговаривал меня от поступления в университет и утверждал, что я в университете ничему научиться не могу. Однажды, соглашаясь с его враждебным взглядом на высшее у нас преподавание наук, я сказал Пушкину, что поступаю в университет исключительно для изучения людей. Пушкин расхохотался и сказал: «В университете людей не изучишь, да едва ли их можно изучить в течение всей жизни. Все, что вы можете приобрести в университете, – это то, что вы свыкнетесь жить с людьми, и это много. Если вы так смотрите на вещи, то поступайте в университет; но едва ли вы в том не раскаетесь!»

С другой стороны, Пушкин постоянно и настойчиво указывал мне на недостаточное мое знакомство с текстами Священного писания и убедительно настаивал на чтении книг Ветхого и Нового завета.

Для нашего поколения, воспитывавшегося в царствование Николая Павловича, выходки Пушкина уже казались дикими. Пушкин и его друзья, воспитанные во время наполеоновских войн, под влиянием героического разгула представителей этой эпохи, щеголяли воинским удальством и каким-то презрением к требованиям гражданского строя. Пушкин как будто дорожил последними отголосками беззаветного удальства, видя в них последние проявления заживо схороняемой самобытной жизни.

Из сочинений Пушкина за это время неизгладимое впечатление произвела прочитанная им самим «Капитанская дочка» и ненапечатанный монолог обезумевшего чиновника перед Медным Всадником. Монолог этот, содержащий около тридцати стихов, произвел при чтении потрясающее впечатление, и не верится, чтобы он не