Книга Клинок Тишалла - Мэтью Стовер

Я указываю на супницу.

– Отнеси хлебово своим парням на арену. Пора им браться за дело.

Не меняясь в лице, он подхватывает сосуд и уносит вниз.

– Стройся! – командует он. – По старшинству. Дамон, ты первый.

Исполняющий обязанности посла покорно делает шаг вперед. Неторопливо, с ритуальной торжественностью он зачерпывает ладонью воду и подносит в губам, чтобы уступить затем место следующему монаху. Да, приказы Райте он выполнять станет.

А Райте будет повиноваться мне.

Добровольно.

Верно.

Такую сделку мы заключили: его покорность за мою кровь. А он человек чести. Если я скорей могу доверять врагам, нежели друзьям, что это значит?

Райте усаживается на помост рядом с троном, зажимая ладонью рану в боку.

– Дело сделано, – мрачно и обреченно шепчет он. – Сделано. Теперь я твой.

– Расслабься, мальчик, – советую я. – Ты же не душу мне заложил.

Взгляд его суровей вечной мерзлоты.

– А что такое душа?

5

Во главе кучки нелюдей в зал вступает Орбек. Клыком указывает на арку двери за спиной и кивает мне.

– Спокойно, – заявляю я громко. – Пусть заходят.

Нелюди текут в палату: волна безумия, увенчанная барашками стекающей из разверстых ртов пены. Многих болезнь пожрала почти полностью; безумие поглотило их, играя на нервах, заставляя ерзать и хромать, ковылять и спазматически дергаться. То, что они не набрасываются друг на друга, – верный признак талантов Кайрендал; каким-то образом она удерживает их под своей властью, направляя вызванную ВРИЧ-инфекцией жажду крови вовне группы, на имперцев. На хумансов.

На меня.

И от них воняет: толпа несет на гребне смрад гнилого мяса и стоялой мочи, прелого пота и гнилых зубов. Вонь обгоняет их, маслянистой волной прокатывается по Палате правосудия, захлестывая нас с головами. Мы тонем в смраде, словно крысы в дождевой бочке.

От них несет, словно от моего отца.

Две недели назад этот запах вогнал бы меня в ступор.

Забавно, как все меняется.

Я наклоняюсь вбок, чтобы видеть сидящего на сенешальском троне Криса – на ступень выше и чуть левее Райте.

– Начинаем.

Он не отвечает. Только неровное колыхание груди свидетельствует о том, что он жив.

– Эй, – бормочу я. – Давай, Крис. Вечеринка начинается.

Чародей открывает глаза и слабо улыбается мне:

– Как ты?

Голос его звучит пугающе отстраненно – значит, чародей не выходит из транса.

– Лучше. Намного лучше, Хэри. Здесь, – коротким жестом он охватывает мир за стенами Донжона, – я могу стягивать Силу, чтобы бороться с лихорадкой. Спасибо… что вытащил меня оттуда.

– Как нога?

– Болит, – признается он с улыбкой и задумчиво пожимает плечами. – Но только в глубине, в кости, где и раньше. Плоть над очагом… ну…

Я догадываюсь. Мерзко.

– Залечить не можешь?

– Ты видишь, – он указывает на пропитанную гноем повязку над жерлом вскрывшегося абсцесса на бедре, – результаты применения моих целительских способностей.

– Держись только. Ты мне нужен в сознании. Без тебя ничего не выйдет.

– Честно говоря, Хэри, – он кашляет и разводит руками, – не представляю, как может что-то выйти со мной. Ты даже не объяснил, чего от меня хочешь…

– Теперь поздно спорить, – отвечаю я, потому что вижу Кайрендал. Она лежит, словно вязанка хвороста, на мостовых кранах великаньих рук – голая, изможденная, голодная, грязная. Ее волосы, ее отличие, эта сложная конструкция из платины, превратились в драные, мятые лохмы мультяшной ведьмы; сальными, мокрыми клочьями липнут они к щекам. Глаза, словно потемневшие монеты, смутно мерцают опаской. Она не ожидала, что я стану встречать ее, а в ее мире счастливых сюрпризов не бывает.

Потом я замечаю, что взгляд ее натыкается на поводок, протянутый от подлокотника Эбенового трона к тюремному ошейнику, и вижу, как она щурится, и моргает, и подносит к глазам дрожащую тонкую руку, будто пробуя на прочность образ Тоа-Сителла, прикованного к моему сиденью, будто пес. Ее начинает трясти.

Это хороший признак: рассудок не до конца покинул ее. Она настолько в себе, что ее колотит от окружающего безумия.

По пятам за огром тащится его кантийское величество – со связанными руками. В спину его подталкивает огриллониха, чья шея толще моего бедра. На подбородке Жеста запеклась кровь. Глаза его лезут на лоб, он неслышно шепчет: «Кейн… твою мать…»

Я взглядом останавливаю его и почти улыбаюсь Кайрендал.

– Присаживайся, Кайра, – говорю я. – Скажи своим, пусть чувствуют себя как дома.

Глаза ее стекленеют, как от удара по голове.

– Кейн.. – хрипит она, перекрывая всеобщий гул. – Я не… как ты… почему… Я не понимаю !

– Ничего сложного тут нет, – объясняю я. – У меня в Анхане есть дело, но я не могу им заняться, покуда моя спина вызывает у тебя острое желание всадить нож под ребра. Нам придется договориться.

Я умею читать по губам.

– Ты знал… – выдыхает она. – Ты знал, что я пришла сюда убить тебя?

– Чтобы убить меня, ты явилась в Донжон. Сюда ты пришла, потому что я тебя пригласил .

– Я… я не…

– Все просто, – говорю я. – Все мы здесь собрались. У нас примерно полчаса, чтобы разгрести дерьмо. Прежде чем ты выйдешь из зала, мы должны оказаться на одной стороне. – Я не могу ощущать, как смыкается вокруг города кольцо соцполицейских, – по крайней мере, так, как Райте, – но я знаю, что они здесь, с каждой минутой все ближе. Полчаса – весьма щедрый запас.

– Ты.. ты просишь меня присоединиться к тебе?

– Прошу? Черта с два. Ты нужна нам. Ты и твои бойцы. Я бы умолял тебя на коленях, да ноги, как ты наслышана, плохо работают.

– Ты думаешь, что я соглашусь? Так ли ты наивен? – Хрипотца исчезла из ее голоса, сменившись жутковатым, рассеянным эхом, словно он доносится из моего же черепа. Кайра быстро пришла в себя и пренебрежительным взглядом окидывает зал. – Присоединиться к тебе – значит, стать пособницей твоих преступлений.

– Только давай не будем насчет моих преступлений.

– Ты ради этого пригласил меня сюда? – ядовито звенит она. – Чтобы объявить себя невинным?

– В жопу невинность. – Я начинаю терять терпение; наверное, его немного и было. – Ты готова выслушать, с чем нам придется сражаться? Да или нет? Это все, что я хочу слышать. «Да», или «нет», или заткнись и в бой.