Книга Дом Ротшильдов. Мировые банкиры, 1849–1999 - Найл Фергюсон

Судя по тону плаката, находились те, кто склонны были усомниться в преданности евреев военной экономике. Отсюда одна из многих горьких странностей войны: на евреев, уроженцев Германии, которые обосновались в Великобритании или Америке, смотрели с подозрением из-за места их рождения; на тех, кто оставался в Германии, смотрели с подозрением из-за их веры.

Явным источником смущения для таких сторонников ассимиляции, как Лайонел и его отец, стало то, что Англия при либералах сражалась на одной стороне с царской Россией, которую Ротшильды столько лет критиковали из-за того, как там относились к евреям. Когда английский писатель еврейского происхождения Израэль Зангвилл осудил союз с Россией в письме в «Таймс», Натти публично дистанцировался от него — как лично, так и в составе Совета представителей британских евреев. Он даже отказался от предложения лидера американского еврейского движения Оскара С. Страуса, чтобы Великобритания надавила на свою союзницу, принудив ее даровать евреям гражданские и политические права. Он заявил, что их судьба неизбежно улучшится после войны, поскольку (выражаясь словами «Джуиш кроникл») «милитаризм непосредственной соседки России… во многом в ответе за реакцию в России». Подобная точка зрения встречала не слишком хороший отклик у более недавних еврейских иммигрантов из «черты оседлости». С ней не были согласны даже другие члены семьи. В начале 1915 г. Лео стал одним из тех, кто лоббировал Китченера и других министров на тему евреев в России перед визитом в Великобританию министра финансов России П. Л. Барка. Их мнение было должным образом передано в Петроград: в своем докладе Совету министров Барк приписывал «всесильному Леопольду де Ротшильду» то, что Китченер «постоянно повторял, что одним из самых главных условий для успеха в войне является улучшение судьбы евреев в России». В Париже Эдмонд, судя по всему, подавал такие же протесты Протопопову, последнему царскому министру внутренних дел.

Конечно, их попытки реформировать режим Романовых оказались тщетными; но и учреждение в России новой парламентской республики оказалось чем угодно, только не решением проблемы. Сначала в Нью-Корте испытывали оптимизм в связи с надеждой, что министр финансов Временного правительства, неизвестный бизнесмен с Украины по имени Михаил Терещенко (который сразу же написал «нам… с просьбой продолжить… и расширить… наши деловые отношения») окажется «другом евреев». Позже Ротшильды подписались на миллион рублей по «займу свободы», выпущенному Керенским для того, чтобы Россия могла продолжать войну. Большевистская революция в октябре 1917 г. вдребезги разбила их надежды. Французские держатели облигаций оказались фактически ограбленными после того, как Ленин отказался выплачивать царские долги. После того как в России началась братоубийственная гражданская война, положение евреев только ухудшилось. Даже в 1924 г., когда власти страны провозгласили новую экономическую политику (НЭП), взгляды Ротшильдов на Советскую Россию оставались настолько враждебными, что они отказались акцептовать депозит от одного из новых советских государственных банков.

Парадокс заключался в том, что, по мнению многих комментаторов, за революциями, которые разразились к западу от Петрограда в 1917–1919 гг., часто стояли евреи, хотя число евреев в большевистском руководстве обычно преувеличивают. Отдельные представители Ротшильдов приветствовали падение монархий в Центральной и Восточной Европе. В письме к сестре от 7 ноября 1918 г., когда набирали силу революции в Германии и Австрии, неисправимая либеральная оптимистка Констанс признавалась, что у нее «кружится голова, когда я читаю утренние газеты со всеми замечательными новостями. Все перевернуто вверх дном; гигантский катаклизм, который похож на „Алису в Стране чудес“ или „Алису в Зазеркалье“… Мне кажется, что я вижу, как бегут императоры, короли и их консорты, а их троны переворачиваются. Разве это не чудесно!».

Но для тех Ротшильдов, которые по-прежнему были связаны с семейной компанией, перед лицом столь явной антикапиталистической революции подобный оптимизм был немыслим. Даже Констанс пришлось признать, что для Венского дома революция, возможно, станет «катастрофой с финансовой точки зрения». Кроме того, существовала, пусть и слабая, возможность, что «революционные элементы в нашей стране» могут черпать вдохновение из стран континентальной Европы. Уолтер злорадно предупреждал своего восьмилетнего племянника (и будущего наследника) Виктора, что, когда война закончится, его «поставят к стенке и расстреляют». Немногочисленные франкфуртские Ротшильды склонны были отождествлять себя не с новой Веймарской республикой, а с низложенными Гогенцоллернами, судя по непрекращающейся дружбе Ханны Матильды с членами немецкой королевской фамилии.

«Уважаемый лорд Ротшильд»: декларация Бальфура

Наверное, самый глубокий конфликт идентичности, который усугубила война, касался будущего Палестины и особенно замыслов сионистов основать там еврейское государство. Как мы видели, никому из Ротшильдов не пришлись всецело по душе идеи Герцля и Вейцмана, хотя еврейские колонии Эдмонда в какой-то степени сопоставимы с сионизмом. Сплотив Англию, Францию и Россию против Османской империи — беспрецедентное сочетание в новой истории, — война как будто ослабила сдержанность Эдмонда по отношению к мечте сионистов о еврейском государстве в Палестине. Как он говорил в 1917 г., он всегда ожидал, «что настанет время… когда судьба Палестины придет в равновесие, и я желал, чтобы в такое время миру пришлось бы принять в расчет евреев. Мы многое сделали за последние 10–15 лет; мы рассчитывали сделать еще больше в будущем; нынешний кризис застал нас в разгар деятельности, и все же приходится считаться с фактами… теперь мы должны воспользоваться возможностью, которая, скорее всего, больше не представится».

В том же духе война способствовала сближению британских Ротшильдов и сионизма, хотя степень их «обращения» часто преувеличивают из-за роли Уолтера, адресата знаменитой декларации Бальфура 1917 г. Больше всех в Лондоне сионизм поддерживали Джимми и Рожика, жена Чарльза, которую Джимми в июле 1915 г. представил Вейцману. Благодаря ей Вейцман познакомился с многими влиятельными фигурами, в том числе с леди Кру, лордом Робертом Сесилом (заместителем министра иностранных дел) и генералом Алленби, позже «освободителем» Иерусалима. Сам Чарльз также участвовал в осуществлении таких планов после того, как в марте 1916 г. министр иностранных дел Грей пригласил его учредить «Еврейскую республику» в Палестине. Однако наилучший способ соединить (выражаясь словами Вейцмана) «имя величайшего дома евреев… с дарованием Великой Хартии еврейского освобождения» заключался в том, чтобы заручиться помощью Уолтера; ибо, будучи «лордом Ротшильдом», он сохранял квазимонархический статус Натти среди евреев Великобритании. Именно с такой целью составлялась декларация целей евреев в Палестине; с 15 ноября по 26 января она неоднократно переписывалась.

Уолтер согласился принять участие в деле по сложным причинам. Незадолго до смерти его отец в очередной раз пересмотрел свои взгляды на данный вопрос в свете меморандума кабинета министров, составленного Гербертом Сэмюэлом, о «Будущем Палестины» (январь 1915 г.). В меморандуме утверждалось, что Палестина должна стать британским протекторатом, «куда со временем устремятся евреи, рассеянные по всем частям земного шара, и в должный срок обретут автономию». Дело было так же связано с британским империализмом, как и с сионизмом; и Уолтер, можно сказать, шел по стопам отца, считая, что одно дополняет другое. Незадолго до важной встречи с сэром Марком Сайксом в министерстве иностранных дел Уолтер написал Вейцману. Он был против того, чтобы власть в Палестине делилась между Англией и Францией. «Англия должна обладать безраздельной властью, — считал он, — и „Компания по развитию“, которой, по его замыслу, предстояло руководить палестинской экономикой, должна была находиться „под опекой и руководством британской администрации“». Так же считал и редактор «Манчестер гардиан» С. П. Скотт: он призывал бороться с разговорами о системе двойного англо-французского управления послевоенной Палестиной. В противном случае повторится неудачный опыт двойного управления в Египте. Видимо, именно такие доводы пришлись по душе кузену Уолтера Лайонелу. По словам Констанс, в марте даже он «был убежден в том, что мы вступим в Иерусалим и создадим там наш протекторат. Когда я спросила, кончился ли сионизм из-за нового и чудесного хода России [революции], он ответил, что определенно нет…». По крайней мере, Лайонел понимал, что революция вряд ли пойдет на пользу евреям России на практике, несмотря на антиклерикальную риторику большевиков.