Книга Бог с нами - Александр Щипин

— Краснопольская прокуратура, — представилась Ольга, придерживая одной рукой на всякий случай дверь, а другой раскрыв удостоверение. — Мы хотели бы поговорить с вашим руководителем.

— Пойдемте. — После секундного раздумья девушка повернулась и пошла по коридору вглубь здания. Ольга и Митя, аккуратно прикрывший за собой дверь, двинулись за ней.

Кухня, как любое помещение, в котором одновременно работает много людей, была похожа на маленький ад. Офисные опенспейсы, где сидят люди, когда-то пытавшиеся подсматривать в замочную скважину дверей восприятия и теперь обреченные за это вечно сидеть перед окнами несуществующего дома, который они принимают за рай, представляют собой современный ад, холодный и бессмысленный. Как намекает уже сам термин «опенспейс», на самом деле они находятся в безвоздушном пространстве и, уставившись в иллюминаторы из жидких кристаллов, безостановочно стучат слабеющими пальцами по обшивке космического корабля, где, по их мнению, должно ждать спасение, а на самом деле плывет из одной бездны в другую невыразимый ужас. Кухня, где оказались Ольга с Митей, представляла собой классический ад, каким его любили изображать в старину. Здесь рушащимися вавилонскими башнями грохотали стопки тарелок, пучилась вода, языками нечистой пены пытаясь погасить огонь под кастрюлями, трещало и больно плевалось масло на сковородках, стучали о мокрые разделочные доски ножи, раздавались отрывистые неразборчивые крики, может быть, даже без слов. И конечно, на вошедших сразу обрушилась какофония запахов, пытавшихся заползти во все поры и щели, — сладких, мокрых, едких, горячих.

На кухне из металла и белого операционного кафеля работало человек пятнадцать. Все они были одеты в белые халаты, а на головах носили разнообразные головные уборы: от белых медицинских шапочек до расшитых золотом и бисером тюбетеек. Мите уже приходилось бывать на ресторанных кухнях с их отточенной до голой функциональности хореографией, где люди танцуют вокруг своих плит и разделочных столов, что-то сдвигая, вынимая и переворачивая, гибко уклоняются друг от друга, расходясь на перекрестках, пробуют на язык частицы еды, взвешенные в жарком кухонном воздухе, и лепят из них заказанные блюда. Однако здесь никто не танцевал и не суетился, как будто в кухонном аду теперь работала комиссия ООН, которая, сверяясь с планшетами и компьютерными распечатками, методично исследовала и препарировала взятые пробы, а всех грешников и чертей давно отправили в лагерь для перемещенных лиц — десятый, самый безнадежный, круг. От ада остались только запахи и звуки. Девушка в тапочках подошла к одному из поваров, в белом высоком колпаке, и, тронув его за рукав, что-то сказала на ухо. Повар обернулся на Ольгу с Митей, отдал девушке бумаги и пошел к гостям. Глава секты оказался щуплым невысоким человеком лет сорока с серьезным лицом пожилого большеглазого ребенка.

— Демьян Александрович Митин, — представился он.

— Дмитрий Юрьевич Вишневский, — кивнула Ольга на Митю. — Ольга Константиновна Клименко. Краснопольская прокуратура.

— Давайте пройдем в зал, там будет потише, — предложил Демьян.

Зал ресторана был увешан разноцветными обрезками материи, а одну из стен занимала огромная мозаика с изображением Богородицы, держащей на весу свой Покров, на котором ненадежно лежал круглый черный хлеб, коронованный солонкой. Столы представляли собой рамки ткацких станков с параллельно натянутыми нитями. Сверху рамки были накрыты толстыми стеклами, из-под которых, словно края скатерти, свешивались к полу куски готовой ткани. Сейчас почти все они были сдвинуты вместе, так что получился один длинный стол, на котором уже лежали приборы и стояли чистые тарелки.

Демьян указал Ольге и Мите на стулья в конце стола, дождался, когда они займут свои места, и расположился напротив, сняв поварской колпак и положив его на соседний стул. Руки он засунул между коленей и от этого сразу нахохлился.

— Судя по всему, вы подозреваете, что это мы убиваем людей и потом едим разные части их тел? — спросил Демьян.

Ольга с интересом посмотрела на него, но ничего не ответила.

— А сейчас вы, очевидно, думаете о ворах и горящих шапках? — вздохнул Демьян. — На самом деле все довольно очевидно: очередному бедолаге отрезали ногу, ритуальный каннибализм у вас, наверное, давно одна из основных версий, а мы тут, как все знают, готовим какую-то непонятную еду. Да и название у нас подозрительное.

— А что оно, кстати, означает? — спросил Митя.

— Ой, да ничего на самом деле, — поморщился Демьян. — Дурацкая игра слов, сам теперь жалею. Но если вам нужно какое-то толкование, то имелась в виду не финикийская буржуйка с детишками внутри, которой скорее всего никогда не было, а еврейский «мелех», что значит «царь». А «царь овец» — это, можно сказать, Христос.

— Про ногу в новостях не сообщали, — сказала Ольга.

— Что? — удивился Демьян.

— И мы вам не говорили, что ему именно ногу отрезали.

— Да перестаньте. Об этом уже через час весь Краснопольск знал. Мы же не в Москве, в конце концов.

— А алиби у вас, случайно, нету?

— Nice try, как говорят мои голливудские собратья по несчастью. Только про время убийства мне никто не рассказывал, поэтому я понятия не имею, есть у меня алиби или нет.

— Вчера, часа в три дня.

— Мы, как видите, в это время обедаем.

— Больше похоже на отягчающее обстоятельство.

— А вы представляете, сколько нужно времени, чтобы разделать и приготовить человеческую ногу? Я, кстати, не совсем. Не говоря уже о том, что я не уверен, много ли там съедобного мяса. И вообще на кухне сейчас полтора десятка свидетелей, которые скажут, что никто из нас никого не убивал.

— То есть подтвердить ваше алиби могут только ваши… сотрапезники?

Демьян пожал плечами.

— Послушайте, — сказал он, помолчав. — Я понимаю, что все это может выглядеть подозрительно, но честное слово, вашего маньяка вы здесь не найдете. Мы, конечно, секта, но все-таки христианская, а я с трудом представляю себе христианина, практикующего каннибализм, да еще накануне Страшного суда. Если, конечно, не считать каннибализмом причащение телу и крови Христа, для чего, в общем, есть некоторые основания.

— А как вы, кстати, насчет евхаристии? — спросил Митя.

— Отвергаем.

— Не верите в пресуществление?

— Верим, потому и отвергаем. Мы две тысячи лет по кусочку ели бога и пили его кровь. Вы не задумывались, почему в последние годы появилось так много историй про вампиров и прочих людоедов? Это Христос, от которого уже почти ничего не осталось, пытается докричаться до нас. И не крик это уже, а безостановочный вой, который вот-вот навсегда затихнет. А все бегают, удивляются: «Где мессия? Почему не приходит?» А как он придет, если вы последние его крошки доедаете? Он же исчезнет вот-вот! Четыре вкуса: сладкий, кислый, соленый, горький, — крест, на котором мы распяли бога. Вяжущий вкус — веревки. Острый — гвозди и терновый венец. Поэтому мы и говорим: хватит жрать бога.