Книга Поцелуй аиста - Тамара Лисицкая

Потом пухлячку стукнуло три года, и можно было спокойно отдать его в ясли и выйти из декрета. Пухлячок Стасик в сад не просто пошел, а побежал, и полдня в жизни Яковлевны снова освободились на флирт и мужчин…

Увы…

Мужчин не стало…

И флирта, соответственно, тоже…

Когда Яковлевна в первый раз за три с половиной года пришла в родное кафе, ее не хотели пускать. Она легонько долбанула охранника и прошла в зал, пока он лежал без сознания.

Но ее не узнали ни директор, ни замдиректора — рыжая стерва на каблуках.

Хотя нет. Рыжая потом подошла и сказала, с восторженным ужасом оглядывая Яковлевну:

— Ну, ты, мать, и разжирела… Больше не приходи… Мы таких толстых не принимаем — это репутации заведения вредит…

И только тогда Яковлевна осознала, что толста. Она даже зашла в ближайший магазин электротоваров и взвесилась. Весы показали 100 кг.

И это было только начало.

Дальше вес Яковлевны начал расти сам собой. Ела она или воздерживалась, праздновала или горевала, спала или бодрствовала, смеялась или грустила — вес рос.

Потом Яковлевна намеренно соблюдала диету. Не помогло. Потом куда-то ходила, в какие-то бассейны…

Нет, нет и нет.

Она не уменьшалась, а только толстела.

Старый друг студент-медик сказал, что это гормональное. Формулировка Яковлевну не устроила. Что это такое — гормональное? Она ничего, кроме шампанского, и не пила ни разу!

И так перебирала свою порочную судьбу, и эдак…

Не изменяла телом, не желала зла, не украла ничего, кроме того, что обычно воруют повара в родном кафе на окраине…

И только один грех видела Яковлевна — зависть…

Позавидовала рыжей администраторше, пожелала ей навернуться с каблуков.

И вот он, итог…

Зато мальчик рос на радость всем — умница. И в математике рубил, и авиамоделизмом занимался, и стихи про бакутаны писал. И маме помогал всегда — посуду вымоет, постели заправит. Жалел, понимал, что маме тяжело. А красавчик какой! Все то, что сводило с ума в юной Яковлевне, проявилось сейчас в маленьком Стасике. Только теперь это был мужской вариант. И то, какими глазками смотрел красавчик на свою маму, перекрывало все сто тысяч взглядов пьяных посетителей кафе. Он был главный и лучший, этот мальчик. Ради него и красным бикини пожертвовать можно было без вопросов.

И муж остался при Яковлевне.

И даже студент-медик, который позвонил, кому надо, и вот сейчас Яковлевна работает поваром в роддоме на полставки…

— Ой, блин, не могу! — Милка смахнула слезу. — Хорошо заливаешь.

— Да… Сама не верю, что мне так с мужем и малым повезло. Ну, вот подумай сама. Был бы на месте мужа какой козел. Он же уже сто раз бы меня бросил, так? А этот при мне. Значит, мое. А уж про сынульку и вообще молчу. Радость моя. Прям вот вечером меня обнимает ручками своими, и аж сердце тает…

— Скока ему уже?

— Дак десять!

Я попыталась сопоставить время и события. Если сыну десять и родила она его в двадцать пять, так… она меня на пять лет старше всего?

— Ладно, девки. Некогда мне с вами… Я ж на полставки и посуду мою. Так что все, не мешайте.

Она встала, тяжело оперлась всем своим могучим телом на скрипнувший стол… И вдруг от напряжения пукнула.

И обе они — Яковлевна и Милка — так счастливо и светло рассмеялись этому…

… что я не стала возмущаться…

* * *

После завтрака шустрая Фимочка отвела меня на КТГ. Зона КТГ располагалась в холле с фикусами и старинным телевизором. По телевизору шел, конечно, сериал, и вокруг сидели, выставив животы, беременные. На пузе у каждой были закреплены датчики, а на экранах токографов метались данные о частоте сердцебиения плода, сокращениях матки и разные другие интересные цифры.

— Давай я тебе покажу, как надо! — Фимочка выдавила на мое пузо прозрачную слизь из банки.

— Где он?

— Кто?

— Ребенок?

— Вот здесь.

Налепила один датчик туда, второй — пониже, примотала, укрепила, показала кнопочки на аппарате.

— Сиди, смотри, бумажку потом отдашь на пост.

Кардиотокография (КТГ)

Метод функциональной оценки состояния плода во время беременности, основанный на регистрации частоты его сердцебиений и их изменений в зависимости от сокращений матки, действия внешних раздражителей или активности самого плода. Метод КТГ не имеет противопоказаний и является абсолютно безвредным. Его рекомендуется делать каждые 10–14 дней. При необходимости это можно делать и ежедневно, что значительно повышает диагностическую ценность метода, особенно в сочетании с данными других методов диагностики.

— Сиди минут тридцать, не меньше. Можешь вечером тоже помериться, все равно больше делать нечего. И утром каждый день меряйся, пока другие девчонки не набежали. Ну, давай, я пошла. Сама не наклоняйся и ничего не поднимай, поняла? Меня зови. Когда дежурю — помогу.

И тут же ее кто-то позвал, и она упорхнула, потом вернулась с папками, перенесла их куда-то. Потом помогла вести новую беременную, потом еще что-то делала, мелькала, улыбалась без конца. Откуда у старушки такой азарт? Двухмоторная бабушка. Шестикрылая.

Несколько раз мимо проплывала Милка, искала, с кем бы пообщаться. Но я притворилась, что сплю, и не открыла глаза, даже когда она присела рядом.

— Слышь, в палату к «блатной» заведующая пришла. Что-то они там перетирают. Квартиру нашу делят! Хрена им, а не квартиру! У тебя деньги есть? Хочу в буфет сходить в урологию.

Но я не слушала ее, спала.

Около года назад

После новогоднего корпоратива моя жизнь изменилась. Я постоянно думала о том, как было бы здорово, чтобы у меня был ребенок от Ивана Ивановича Аистова. Раньше я им просто любовалась, а теперь я смотрела на него как на совершенно зря пропадающего генетического гения.

Это было несколько материально, но что делать? Есть сердце, есть разум. А есть еще и тело, которое реагирует на особые сигналы. Телу время от времени хочется слиться с другим телом — по-быстрому, на пять минут, или плотно, на всю жизнь, для удовольствия, для разрядки, для жизни, для мести… Или для того, чтобы родился ребенок. Наверное, у многих «для жизни», «для удовольствия» и «для ребенка» не совпадают. А кто-то просто ничего не чувствует и живет себе в своем теле, как в съемной квартире… Но вот я вдруг почувствовала. И у меня совпало ВСЕ. И моя жизнь превратилась в какую-то бесконечную ледовую муку, в триллер — как совратить начальника.

Я начала работать в два раза больше, приезжать раньше всех, уезжать позже. Я всем делала кофе, а потам мыла чашки за всех. Я нашла нескольких заказчиков рекламы, я вместе с ними придумывала сценарии, выслушивала весь их бред, очень вежливо и долго разубеждала, приносила пару десятков вариантов, расписанных до последнего кадра. Я вилась вокруг них, как мамка, чтобы они не смогли не оценить это и не поблагодарить Ивана Ивановича за такую прекрасную сотрудницу. А когда они меня похвалят — сердце директора дрогнет…