Книга Проклятие Гавайев - Хантер С. Томпсон

Наконец долгая утомительная церемония и последовавший за нею пир закончились, и Кук дал понять, что прибывшие намереваются стать лагерем на прибрежной полосе. Вожди Пареа и Канина сразу поняли капитана, и, когда Кук указал им на огороженное стеной поле сладкого картофеля, уверив, что выплатит владельцу компенсацию, священники сразу же прикоснулись к стене своими жезлами, дабы освятить ее и таким образом защитить лагерь от злых духов.

Возвращаясь к шлюпке, Кук и его спутники шли через деревню, и, по мере того как они продвигались от хижины к хижине, оттуда выбегали мужчины, женщины и дети, которые, завидя алый камзол капитана, падали на колени и, склонив головы, не поднимали оных, пока капитан не проходил. «Лоно… Лоно…» — слышалось из их уст.

Чего славный мореплаватель не знал и что ему не дано было узнать, так это то, что его приняли за инкарнацию бога Лоно. Прибытие Кука стало величайшим событием в истории островов. Лоно был гавайским богом изобилия и покоя, и всякому, кто мог встретить бога во время его странствий на каноэ вокруг островов, предписывалось устраивать в его честь сложные приветственные церемонии, размахивать белыми флагами и выказывать всяческие знаки почтения. Кук прибыл на острова как раз в разгар празднований в честь Лоно; на своем корабле он обходил острова в поисках лучшего ветра, идя маршрутом Лоно, а штандарт Кука, развевавшийся на мачте его судна, словно говорил белым флагам на берегу: Лоно явился! И сообразно легенде и традиции, местом своего пристанища он избрал берег Кеалакекуа, «тропу богов», прибыв в место сие на своем гигантском чудесном каноэ как раз в момент, когда в его честь устроена была церемония почитания и все местные жители благодарили его за то изобилие, что даровала им почва острова, благословленная им.

Не исключено, что Кук не поспел к арктическому лету, но во времени его прибытия на Гавайи сомневаться трудно. Последующие его поступки действительно были подобны деяниям божества, и вершиной этого стали те церемонии, участником которых он стал только что. Все, что он испытал на протяжении последующих двух недель, полностью соотносится с легендой о боге Лоно. Неудивительно, что прием, который ему оказали, «то огромное почтение», как это выразил наш король, с которым встречали великого капитана, здесь, на Гавайях, совершенно отличались от того, как отнеслись к нему жители Полинезийских островов; здесь восторг аборигенов граничил с истерией. Ведь даже самые памятливые старожилы не могли припомнить, чтобы их ушедшие в небытие пращуры когда-либо рассказывали грядущим поколениям о явлении на острова великого бога Лоно.

Ричард Хау «Последнее путешествие капитана Джеймса Кука»

Капкан для идиотов

Ночь на понедельник, два дня до Рождества. На часах — три часа ночи. Футбола по понедельникам больше не будет. Сезон закончился. Хватит с нас этого отца спортивной журналистики, самовлюбленного Говарда Козела! И этого дерьмового имбецила с афропрической в сверкающую полоску тоже хватит! Пора этому придурку отдохнуть, и пусть никто не спрашивает о причинах. Нам здесь, на Гавайях, не нужно этого безумия, тем более по телевизору, тем более теперь, когда волна так высока и когда на улицах Вайкики по ночам каждый второй — головорез, а шторм с дождем все не унимается, и весь народ начинает потихоньку сходить с ума. Если к Рождеству мы не увидим солнца, свихнется гораздо больше людей, чем обычно свихивается в это время года.

Они называют это безобразие «погодой Коны»; серые небеса и бурное море, теплый дождь по утрам и отвратительные пьянчуги по ночам, ужасная погода для кокаинистов и моряков… Огромная мерзкая туча недвижно висит над островом, а это вонючее чертово море без устали бьет в скалы напротив моего крыльца… Этому ублюдку не до сна и не до отдыха: море накатывает, гремит, грохочет и бьется о камни с такой силой, что дом мой каждые две-три минуты сотрясается в ужасе.

Я сижу и строчу на своей машинке и чувствую море у самых своих ног даже в мгновения пронизанной нервным ожиданием тишины, которая означает, что идет очередная Большая Волна, набирающая силы там, в глухой темноте, для очередного безумного удара по берегу.

Рубашка моя влажна и тяжела от смеси пота и соленой водяной пыли. Сигареты мои гнутся, как резиновые, а бумага для пишущей машинки пропиталась влагой настолько, что писать на ней можно только особой ручкой… а эта ужасная пена, что покрывает траву всего в шести футах от моего порога!

Весь мой газон на следующей неделе может быть уже на полпути к островам Фиджи. Прошлой зимой Большой Шторм утащил всю мебель, которую хозяева домов в этой части побережья неосмотрительно оставили на крыльце своих домов, а потом накидал им в спальни булыжников величиной с телевизор. Половина газонов за ночь исчезла, а бассейны наполнились такими здоровенными камнями, что доставать их приходилось с помощью крана.

Наш бассейн теперь гораздо ближе к морю, чем был, когда мы приехали. Той ночью меня едва не утянуло в полосу прибоя гигантской волной, которая ударила в берег, когда я стоял на трамплине для прыжков в воду, а на следующий день еще более крупная волна перекатилась через бассейн и едва меня не убила.

После этого несколько дней мы не подходили к бассейну. Тебя подташнивает от страха, когда ты, нарезая в бассейне круг за кругом, постоянно ждешь, что море придет и заберет тебя — без всякого предупреждения. Это все равно что быть убитым метриоритом (метриорит?). Материоритом? Или мертиоритом? Метеоритом — вот как надо! Да, быть убитым метеоритом по пути на работу.

Ральф сидит на крыльце своего дома в состоянии полного ужаса. Его семья спит в гостиной. Их багаж упакован, и они готовы по первому сигналу спасаться бегством. Ночью я попытался пробраться к нему домой и стянуть телевизор, чтобы посмотреть баскетбол, но чуть не наступил на голову его ребенка, когда шагнул на край скользкого порога хижины.

Почему они нам наврали?

Вот вопрос, который все время терзает меня; проклятый крючок, засевший в плоти этой истории и мешающий мне просто взять и выпрыгнуть на волю, ухватившись за гладкую поверхность пожарного столба — раз, и ты на свободе…

Тревога!.. Руки на столбе, проваливаешься сквозь отверстие в полу, внизу — большая резиновая подушка для смягчения удара. Соскочил и — деру, не оглядываясь назад, потому что то, что позади тебя, наверняка в лучшей форме, чем ты, и уж оно-то не замедлит бега.

Эти придурки бегут двадцать шесть миль как одну. И все равно они недостаточно быстры, чтобы держаться впереди того, что их догоняет…

Почему они не едут на мотоциклах?

А? Почему?

В этом нам придется разобраться потом, чем бы эти разборки ни закончились.

Теперь же единственное, что мы знаем и что нам следует знать, так это то, что этот чертов прибой по-прежнему долбит наш газон в пять утра, а весь грязный гавайский кошмар продолжается уже целых тринадцать дней.

Бомбовая лихорадка

Прожив две недели на побережье Коны, я вдруг обнаружил, что каждый раз, когда выезжаю в город, я все настойчивее ищу глазами бродячих собак — чтобы задавить. И чем пьянее я становился, тем больше собак мне хотелось убить.