Книга Разведка боем - Андрей Воронин

Какому-нибудь американцу или французу этот вопрос показался бы абсурдным. Но славянской душе, по крайней мере некоторым славянским душам, свойственно искать смысл во всем.

За накоплением капитала должна стоять некая более высокая идея, чем стандарты потребления, чем передача бизнеса по наследству. Какое к черту наследство? Что будет через десять, двадцать лет? Возврат коммунизма, мировая война, второе пришествие Христа? Пусть деньги сегодня работают на тех, кто послужил России и пострадал за нее.

В своем рвении Кормильцев часто забывал о собственной семье. После беседы в кафе он вернулся домой чрезвычайно довольный, и тут вдруг жена напомнила, что пора внести плату за школу и домработница уже ворчит: она должна была получить деньги еще на прошлой неделе.

– Рассчитай ее к черту! Женщина сама должна управляться с хозяйством.

– Извини меня. Шесть комнат при твоих требованиях к чистоте?

– Не надо нам шести, куда на фиг столько? Трех вполне хватит. И детей нечего учить за двести долларов в месяц. Пусть идут в обычную школу!

Жена не выдержала:

– Ты совсем спятил.

Взбешенный Кормильцев закатил ей пощечину.

* * *

Дежурство в помещении имело свои особенности. Один человек обычно отвечал за входную дверь, другой за окна. В первую ночь дежурил Глеб. Алексей Самойленко активнее всех протестовал – нельзя поручать такое не до конца проверенному человеку.

– Ас какой стати он должен жить здесь на курортных условиях? – не согласился Бубен. – Завтра я тоже выкину чего-нибудь этакое, пусть меня отстранят от дежурства как подозрительного элемента. Буду дрыхнуть себе каждую ночь, а другие пусть отдуваются.

Ночное дежурство считалось неприятной миссией. Дурные сны мучили не каждый раз, удавалось и выспаться как следует. А вот ночное бдение в тишине и безмолвии обязательно оставляло один на один с тяжкими воспоминаниями и мрачными мыслями. Уже ничто не отвлекало от них, как в другое время суток.

Не доверяя Глебу, бывший спецназовец вызвался дежурить вместе с ним, вне очереди. Сейчас он сидел у зарешеченного окна, выходящего на пустынную территорию рынка. Сидел так, чтобы его было не видно снизу, а сам бы он мог все обозревать за исключением узкой «мертвой зоны» у самой стены. Эту зону он контролировал на слух, даже кошачью поступь различал в тишине.

В это дежурство забот у Самойленко было больше, чем обычно. Он следил еще и за напарником, косясь взглядом на неподвижный силуэт возле двери. Дверей было две – по одной на каждое из смежных помещений. Но обе выходили в один и тот же коридор, и Глебу не было нужды перебираться в течение дежурства от одной двери к другой.

Зато напарник его через каждый час менял свою точку наблюдения – перебирался к окну, выходящему на другую сторону. Там пейзаж открывался другой: ограда рынка, улица и несколько спящих жилых домов.

Время от времени тишину нарушал собачий лай, потом вдруг женский смех, визгливый и пьяный. Самойленко стискивал зубы, женский вопрос стоял в отряде остро. После кровавых кошмаров чаще всего появлялись в снах женские груди, призывно расставленные ноги.

На природе потребность в женщинах нереально было удовлетворить. В городских условиях иногда вдвоем или втроем выбирались отвести душу.

Но не чаще, чем раз в месяц. И никогда не возвращались к той, у которой уже побывали…

Проехал одинокий велосипедист, через полчаса милицейская машина. Потом вдруг совсем рядом послышался стон. Стон человека, у которого нет сил кричать от боли. Самойленко сразу узнал этот стон из прошлого, он слышал его уже без малого тысячу раз.

Если бы этот звук можно было каким-то образом овеществить, сжечь, а потом развеять пепел где-нибудь над рекой. Но этот стон давно уже реально не существует даже в виде колебаний воздуха. Именно поэтому его никак не уничтожить.

Даже если приставить дуло к виску и разнести себе пулей башку.

Все равно звук останется, будет витать над твоим трупом в черном, забрызганном кровью платке.

Потом над могилой – особенно по ночам. Кто из засевших в неразличимой темноте простонал так перед смертью? Трудно было сказать, ребенок это, женщина или старик – стон шел как будто не изо рта, а из самой разверстой раны.

Когда бой закончился, из погреба извлекли четыре трупа: двух подростков – мальчика и девочку, женщину средних лет и старика. Всем, кроме пацана, поотрывало руку или ногу. Мальчик весь был забрызган кровью, но ран на нем не было видно.

На одну секунду Самойленко поверил, что кровь чужая, что мальчишку не зацепило. Весь его опыт противоречил этому выводу, но чудеса на войне случались уже не раз. К мальчику наклонились, чтобы попытаться привести его в чувство, расстегнули рубашку и тут заметили на левой стороне груди два следа попадания осколков. Мальчик был мертв еще вернее, чем остальные.

Несколько дней подряд Самойленко неотступно думал о том, как он должен был поступить. Перед боем село долго и упорно обстреливали. В большинстве своем простые жители убежали в сторону шоссе, воспользовавшись одной из кратковременных пауз. Какого черта остались эти? Почему не подали голоса, когда он приоткрыл люк в полу?

Только зашебуршились, черт бы их побрал.

А что он мог, что он должен был сделать? Окликнуть: кто там? Сколько было случаев, когда матерые боевики подражали женским и детским голосам, сколько ребят поплатились жизнью за излишнюю доверчивость.

Вместо фальшивого ответа боевик мог сразу выстрелить из погреба, мог подорвать себя вместе с противником, не желая сдаваться в плен. Напарник спецназовца по дежурству слышал из прошлого совсем другой голос. Более членораздельный – ведь прошлое было совсем недавним.

Голос являлся не помимо воли. Глеб сам хотел еще раз прокрутить в голове свой долгий разговор с седоватым благообразным человеком, похожим на университетского профессора…

– Да уж, работенка не из приятных.

– Ответственное дело. И некому больше поручить.

– Люблю за все от "А" до "Я" отвечать. Здесь я как собака в опытах Павлова: сижу под колпаком и жду, когда током шарахнет.

– Твоя часть самая рискованная. Влиться в команду людей, которые давно уже никому и ничему не верят. Если вдруг заподозрят, их ничто не удержит от крайних мер.

– Капризничать, конечно, не пристало. Но не моя это стихия. Мой козырь нападение, не защита.

– Не волнуйся, будет у тебя шанс проявить все свои таланты. Не уведут у тебя из под носа главную цель.

Глава 11

Ночь прошла без происшествий. Проснулись поздно, рынок уже работал. Он делился на несколько частей: продуктовый, вещевой, автомобильный и «поле чудес», где продавалось всякая рухлядь вроде ржавых гвоздей и разрозненных томов из полного собрания сочинений Маркса и Энгельса.