Книга Николай I - Дмитрий Олейников

Часть Московского полка (меньше половины) с развёрнутым знаменем, под барабанный бой, двинулась на Сенатскую площадь. Свобода пьянила: на Каменном мосту солдатам не понравилась «непредставительная физиономия» стоявшего на посту квартального полицейского. «Кто-то из солдат плюнул ему в рожу, другой толкнул его прикладом. Задние подражали передним, и каждый проходящий награждал его ударом приклада. Квартальный упал. Это происшествие развеселило солдат»[137]. Наверное, с неменьшим весельем был избит до потери сознания рядовой жандармского дивизиона Артемий Коновалов, находившийся на посту у памятника Петру. Лошадь его искололи штыками[138].

Николаю нужно было немедленно делать ответный ход. Для него наступил момент принятия собственного важнейшего решения — «смеешь выйти на площадь?». Многие отмечали, что император был бледен, однако распоряжения делал быстрые и точные. Он приказал выводить с оружием ближайший к Зимнему дворцу батальон преображенцев, отправил Нейдгардта к конногвардейцам с приказанием «седлать, но не выезжать», велел привезти в Зимний своих детей из Аничкова, затем спустился к заступившей в дворцовый караул егерской роте:

— Готовы ли вы умереть за меня? Ответ был:

— Рады стараться, — и первое знамя преклони лось перед Николаем Первым.

Тогда — «дивизион вперёд, скорым шагом — марш!» — без шинели, в одном мундире, Николай повёл егерей через двор к воротам на Дворцовую площадь. (А навстречу — раненый, обагрённый кровью полковник Хвощинский.) Караул стал у дворцовых ворот, и на площадь, густо заполненную народом, Николай вышел один.

Народ сбегался, кричал «ура!». Новый император оказался в центре внимания — в России, в Петербурге, на площади. Но что делать на этой площади? О чём говорить с народом? Николай решил читать вслух манифест о своём восшествии на престол — благо у кого-то в толпе нашёлся экземпляр. Читать медленно, толкуя каждое положение («но сердце замирало, признаюсь» — его собственные слова[139]). В конце голос его окреп — стало понятно, что здесь, на Дворцовой, — его сторонники, его верноподданные.

Царя окружают, пытаются дотронуться хотя бы до фалд мундира… Два отставных офицера, георгиевских кавалера, предлагают себя в телохранители. И вот уже выстраивается у Зимнего верный батальон Преображенского полка. Николай успокоен и ободрён: народ явно демонстрирует ему свои симпатии и сочувствие. «Ребята! — обращается Николай к окружившей его толпе. — Не могу поцеловать вас всех, но — вот за всех!» — Император заключает ближайшего к нему мещанина Луку Чеснокова в отеческие объятия и, как потом вспоминал сам Лука, «удостаивает монаршим целованием». В течение нескольких секунд на площади разыгрывается уникальная сцена — народ передаёт друг другу, как бы «делит между собой» поцелуй царя[140].

В это же время на Сенатской площади глава тайного общества Кондратий Рылеев приветствовал Николая Бестужева «первым целованием свободы» — и вскоре ушёл искать пропавшего полковника Сергея Трубецкого, выбранного заговорщиками «диктатором». И больше уже не возвращался[141].

А Николай — перед строем батальона:

— Готовы ли идти за мною, куда велю? В ответ «громкое молодецкое»:

— Рады стараться!

Императору подвели коня, батальон зарядил ружья и направился в сторону Сенатской. Оттуда уже доносились первые выстрелы, и вскоре флигель-адъютант прибежал с сообщением о том, что граф Милорадович смертельно ранен: он пытался уговорить солдат покаяться, но какой-то штатский приблизился сзади, из толпы, и выстрелил генералу в бок из пистолета.

К этому времени и генералы, и верные войска стали собираться вокруг Николая. К «дому со львами» примчался Конногвардейский полк.

Командир эскадрона полковник Велио (позже в тот день раненный пулей в локоть и лишившийся руки) вспоминал этот момент так: «Вскоре после того, как полк выстроился, мы увидали государя… Подъехав к нам, он поздоровался обычным: "Здорово, ребята!", на что весь полк грянул единодушно: "Здравия желаем, Ваше императорское величество!"

Тогда государь подъехал к нам ближе… и спросил:

— Признаёте ли вы меня за вашего царя или нет?

Крики "ура" были ответом государю, и крики эти вылетали не только из уст солдат, но и офицеров и доказали ему, что полк наш вполне надёжен»[142].

У Николая уже был очевидный численный перевес: две тысячи пехоты и тяжёлой кавалерии против менее семисот московцев. Император почувствовал себя достаточно сильным, чтобы выехать на Сенатскую площадь и начать окружать восставших. Как он сам вспоминал: «Тогда отрядил я роту… Преображенского полка… чрез булевар занять Исаакиевский мост, дабы отрезать сообщение с сей стороны с Васильевским островом и прикрыть фланг Конной гвардии; сам же, с прибывшим ко мне генерал-адъютантом Бенкендорфом, выехал на площадь, чтоб рассмотреть положение мятежников. Меня встретили выстрелами»[143].

Не на полях сражений, а на углу Адмиралтейского бульвара и Сенатской площади состоялось боевое крещение Николая Павловича. Как вспоминал находившийся рядом Бенкендорф: «Пули свистели со всех сторон вокруг императора, даже его лошадь испугалась. Он пристально посмотрел на меня, услышав, как я ругаю пригнувших головы солдат, и спросил, что это такое. На мой ответ: "Это пули, государь" — он направил свою лошадь навстречу этим пулям». Тем не менее капитану преображенцев, отправленному занять Исаакиевский мост, император строго приказал: «Если будут по вас стрелять — не отвечай, пока я сам не прикажу. Ты головой мне отвечаешь»[144].

К тому времени верные Николаю войска стекались к Адмиралтейству со всех сторон: пришли кавалергарды (так спешили, что не стали надевать кирасы), семёновцы, павловцы, оставшаяся часть преображенцев. Михаил привёл большую часть московцев. Он застал сомневающихся из них в казармах — и те с удивлением обнаружили, что господа офицеры их обманывали, что Михаил Павлович не в цепях и не арестован. После этого попросили вести их к Сенатской, отбивать захваченное Щепиным-Ростовским знамя.