Книга Тяжелый путь к сердцу через желудок - Маша Трауб

— А зачем ты ее назвала Аглая? — задает не в тему вопрос Алла Викториновна.

— А как мне, по-твоему, надо было ее назвать? — орет младшая дочь.

— Ну, хотя бы Аполлинария…

— Чем Аполлинария лучше Аглаи? — вступается за племянницу тетка.

— Да! Чем? — вторит ей сестра.

— Да ничем. Аглая тоже хорошо. Нормально, когда Аглая. Необычно даже…

Дочери захлебываются собственной слюной, но ссоры не получается до тех пор, пока не появляется сама Аглая.

— Баба, — говорит она громко. — Ты сегодня зубы в стакан будешь класть?

— Не скажу, — заявляет Алла Викториновна и выскребывает из кастрюли остатки борща.

— Почему? — искренно недоумевает вну-чка.

— Потому что ты меня зовешь «баба»!

— А как надо?

— Ну… — закатывает глаза Алла Викториновна. — Зови меня Алла!

— Пугачева? — уточняет девочка.

— Почему Пугачева? — удивляется Алла Викториновна. — Как моя фамилия?

— Как ее фамилия? — обращается Аглая к матери.

— Реплянко, — подсказывает та.

— Реплянко? — переспрашивает девочка.

— Реплянко, — признается Алла Викториновна и садится ужинать остатками борща.

Ест она красиво и медленно, умудряясь сохранить не только помаду на губах, но и величественное выражение лица. Непременно — кусочек черного хлеба, некрепкий чай и в конце что-нибудь сладенькое. Чаще — варенье, реже — чудом сохранившаяся в доме конфета.

В доме Реплянко кондитерские изделия любого вида были огромной редкостью. Некоторые даже злословили о том, что видели саму Аллу Викториновну, тащившую с рынка тяжеленные сумки, из которых торчали, стыдно сказать, бычьи хвосты. «Это надо же! — восклицали они. — Приличные люди, а чем питаются!»

«Нормально мы питаемся!» — торопилась успокоить их Алла Викториновна и всегда из гостей несла домой, что получится: кусок торта, бутерброд с икрой, горсть конфет. В общем — что дадут хозяева, давно подозревающие, каково истинное положение дел в семье Реплянко.

Если в руках бабки вдруг неожиданно оказывалась конфетка, внучка делала страшные глаза и, не отрываясь, смотрела на ее движущийся рот.

— Это ты конфету ешь? — не верила своим глазам Аглая, видя, с каким удовольствием Алла Викториновна откусывает от маленькой конфетки маленький кусочек, а потом долго держит его во рту, смакуя.

— Конфету, — мычит с набитым ртом Алла Викториновна.

— А не делишься чего? — возмущается внучка.

— А ты ела сегодня конфету? — интересуется Алла Викториновна и торопится откусить кусочек побольше.

— Ела, — честно признается Аглая.

— А я — нет, — изрекает Алла Викториновна и заталкивает остаток конфеты в рот.

— Ну ты даешь, мам, — презрительно тянет младшая и переглядывается с сестрой.

— От каждого — по способностям, каждому — по потребностям, — напоминает хорошо известный лозунг Алла Викториновна, а потом спешно добавляет: — В коммунизме! А у нас, девочки, капиталистическое общество. Так что извиняйте: кто как работает, тот так и ест.

— Можно подумать, мы не работаем, — язвит старшая дочь.

— Работаете, — соглашается Алла Викториновна. — Но не за сладкое же?!

— А ты что, баба, за сладкое? — догадывается Аглая.

— Нет, — отрицает Алла Викториновна. — За вознаграждение.

— Это за какое такое вознаграждение?! — выстраиваются во фрунт дочери и внучка. — За конфетку?!

— Нет, — стоит на своем Алла Викториновна. — Вы, может, и за конфетку. А я — за вознаграждение.

— Какая разница? — гневается младшая дочь.

— Большая, — строго говорит Алла Викториновна. — За конфетку работают собачки в цирке. А дрессировщик — за вознаграждение.

— Ну и каких собачек ты сегодня дрессировала?

— Каких собачек? — открывает рот Алла Викториновна. — Сегодня сплошные лабораторные.

— Это у кого сегодня сплошные лабораторные? — На кухне появляется муж — большой поэт современности.

— У меня, — подтверждает Алла Викториновна.

— Целый день в колледже? — интересуется большой поэт незначительными мелочами.

— В цирке! — выкрикивает Аглая и прыгает на одной ножке.

— В каком цирке? — не понимает большой поэт и с надеждой смотрит на дочерей. — Не понял.

— Чего ты не понял? — агрессивно наскакивает младшая дочь. — На арене цирка — Алла Викториновна Реплянко, великий педагог и жмотина.

— Чего это я жмотина? — не выдерживает Алла Викторовна.

— Того это. Конфету схрумкала и даже с ребенком не поделилась.

— А кто сказал, что все лучшее — детям?! — отшучивается Алла Викториновна.

— А кто сказал, что все лучшее — старикам? — парирует дочь и в сердцах хлопает дверью.

Алла Викториновна вздрагивает и беспомощно смотрит на своего мужа. Большой поэт — на нее. Между ними, это знают все, — большая любовь, о которой сама Реплянко говорит так: «Понимаю, что это аномалия. Но что делать?! Полное совпадение феромонов!»

Такое объяснение раздражает близких подруг Аллы Викториновны и явно возбуждает случайных слушателей. «Поклонники и поклонницы» влюбленной Реплянко четко разделяются на два лагеря. Одни — за любовь к большому поэту. Другие — против.

Те, кто «за», пребывают в полном обаянии от красивой истории об исключительной любви большого поэта, придуманной Аллой Викториновной. У этой истории простой сюжет: в завязке — мимолетный взор, феромоновый взрыв и безумная страсть. В развитии действия — борьба за выживание и за сохранение таланта большого поэта путем утраты собственного здоровья. В кульминации — иссякший источник феромонов и относительное оскудение таланта большого художника. Надо ли говорить, что в развязке?! В развязке — гимн героическому подвигу сподвижнице, другу, жене.

Близкие подруги были иного мнения об истории взаимоотношений Аллы Викториновны и большого поэта. До наступления пенсионного возраста они Аллу иначе как «сумасшедшей дурой» между собой и не называли, периодически предоставляя этой чокнутой с двумя детьми угол на два-три дня, пока к поэту не вернется вдохновение, сменяющееся раскаянием. После первого инсульта большого художника подруги стали помягче и слово «дура» поменяли на слово «бедолага». Второй инсульт примирил всех, и у некрасивой истории любви нарисовался красивый финал: «Красивая вы все-таки пара! Ты, Аллочка, и он — художник слова, помятый жизнью и выброшенный „с корабля современности“». Услышав это, Алла Викториновна расцветала, как майская роза, и продолжала любить жизнь еще больше, а дома бывать все реже.

— Алла Викториновна, идите домой, — раздраженно просила вахтерша, совершавшая обход вверенных владений.