Книга Другая женщина - Светлана Розенфельд

«Обязательно схожу, – подумала Ирина, направляясь к «своему» домику. – Молодец этот «енерал». Два года назад он уже и школу, закрытую в девяностые годы, заново открыл, и детский сад, и клуб отремонтировал. И прежние жители, сбежавшие в город от нищеты и разрухи, стали возвращаться. Вместо колхоза организовал Сельскохозяйственное товарищество, и пустые поля засеял, и скотоферму завел. Вот нашелся же в России такой Тарас Семенович!»

– Ты там посмотри… опять запамятовала, как звать тебя…

– Ирина, Ира.

– Ага, Ира. Так ты посмотри, может, чего в хозяйстве надо, каструли, там, или посуда. Или на постель постелить. Ты скажи, я всё дам. Там пока холодно, так протопи, дрова есть под навесом. Топить-то умеешь?

– Умею вроде…

Матрена Власовна правду сказала. Домик, состоящий из одной комнаты площадью метров восемнадцать, был буквально выскоблен ее нежными, но трудолюбивыми руками.

Экспозицию открывала сложенная из красного кирпича слева от двери щитовая печь с плитой на одну конфорку. Высокая кирпичная стенка печи закрывала дальний угол комнаты, и Ирина вспомнила, что там находится «спальня», то есть одна железная кровать. Кровать оказалась накрытой когда-то роскошным покрывалом из плотной ткани, на которой чьей-то талантливой рукой были изображены разноцветные узоры в виде шелковых аппликаций. Нестойкая ткань аппликаций порвалась и истрепалась, так что рисунки прочитать не представлялось возможным – одни нечеткие выпуклости остались на их местах. Это чудесное покрывало почему-то напомнило Ирине старинные, затемненные временем фрески, если, конечно, отрезать болтающиеся со всех сторон нитки и обрывки ткани.

Справа помещался кухонный уголок: столик, электроплитка, полка, рукомойник. В центре комнаты – круглый стол под кружевной скатертью, похожей на прохудившуюся сеть. Дальше – двустворчатый шкаф и небольшая тумбочка с не закрывающейся до конца дверцей. На тумбочке – толстый неуклюжий телевизор столетней давности. «Неужели еще работает?» – мимолетно подумала Ирина. Небольшой диван напротив тумбочки был прикрыт голубым пикейным одеялом, чистым, но вылинявшим до грязновато-туманной серости.

В общем, жилье выглядело просто царственно, к тому же было залито солнцем, и озеро серебрилось почти у самого порога.

Ирина не стала разбирать вещи, даже не позавтракала щедрыми дарами бабы Матрены, а поспешила в контору, боясь разминуться со знаменитым Тарасом Семеновичем.

Одноэтажное кирпичное здание конторы имело вид здоровый, крепкий и даже несколько величественный, хотя своей чрезмерной продолговатостью смахивало на барак с одной-единственной дверью в центре. У двери красовалась ярко-голубая пластмассовая табличка: Администрация деревни КЛЮЧИ. Такое же пластмассовое украшение помещалось на новой, но неровно покрашенной двери в конце коридора: Глава администрации КОЛЕСНИЧЕНКО ТАРАС СЕМЕНОВИЧ. Разумеется, был и «предбанник», то есть «приемная» с диваном из черного кожзаменителя и столом секретарши, несколько напоминающим письменный стол школьника. Однако за столом восседала самая настоящая суровая секретарша – женщина пенсионного возраста в желтом джемпере с люрексом и зеленом, тоже с люрексом, платочке, по-деревенски завязанном под подбородком. Секретарша занималась трудным и, вероятно, ответственным делом: средними пальцами медленно, увесисто она набирала на клавиатуре ноутбука какой-то текст, который долго и напряженно считывала из лежащей рядом конторской книги. Руки дамы, согнутые в локтях, высоко нависали над клавиатурой, как у дирижера, властным замершим взлетом рук приглашающего оркестр к началу музыки. Не хватало только дирижерской палочки. Ну и оркестра…

– Здравствуйте. Тарас Семенович у себя? – деловито спросила Ирина.

Секретарша, не отрывая глаз от конторской книги, кивнула и слегка повела плечом в сторону двери, как бы разрешая посетителю войти.

Кабинет, огромный и наполненный светом, казался полупустым, но главная его часть – стол руководителя – выглядела достойно. Стол был новый, полированный, украшенный лампой под зеленым стеклянным абажуром, солидным чернильным прибором (улыбка дорогого для советской души прошлого) и стопкой бумаг по обе стороны от центра. В центре опять же помещался ноутбук, а рядом два кнопочных стационарных телефона и смартфон в сером пластиковом чехле. Все это хозяйство было, однако, сдвинуто к переднему краю стола, потому что глава местной администрации в данный момент завтракал: из высокой керамической кружки пил растворимый кофе, тут же стояли банка Nescafe gold, вазочка с сахаром и тарелка с бутербродами из черного хлеба с вареной колбасой.

– Ой, – пискнула Ирина. – Простите, я не вовремя.

– Ничего, – ответил глава, продолжая жевать. – Садитесь пока.

Перпендикулярно роскошному столу помещался длинный, грубо сколоченный «стол для совещаний», окруженный розовыми пластмассовыми креслами – из тех, что обычно используют на дачных участках в комплекте с разноцветным зонтиком. Ирина уселась в кресло, которое слегка ущипнуло ее глубокой трещиной на сиденье, и исподтишка принялась разглядывать увлеченного своим делом руководителя. Она его плохо помнила с прошлого своего приезда, так, мелькало иногда перед глазами нечто крупное, высокое, плечистое – а какие дела с ним могли быть у дачницы? Зато о нем уже тогда говорили много, рассказывали, что сам он живет в Беларуси, каждый день приезжает на работу из какой-то деревни Ляховичи или Луковичи, где раньше был председателем колхоза, а теперь вот перебрался в Россию, строит дом, вон там, у поворота, солидный каменный дом, и откуда только деньги взял? Впрочем, последний вопрос был риторическим, и ни рассказчики, ни слушатели на нем не зацикливались.

Ирина разглядывала Тараса Семеновича осторожно, но внимательно, пытаясь угадать по лицу, что за человек сидит перед ней и какой он на самом деле – сейчас, в расслабленном состоянии завтракающего, это должно быть видно. Впрочем, внешность обманчива…

Простое у него лицо, деревенское, нос картошкой и длинный упругий рот. Ему лет пятьдесят или около того, волосы почти седые, с залысинами, лицо испещрено морщинами, особенно четко видными на загорелой коже, а серые глаза – молодые, и когда он их вскидывает, в них мелькает острый, но как бы припрятанный интерес, как будто в зрачки вставлены чуткие «жучки», точно фиксирующие окружающее. Небольшие глазки, нос картошкой, узкий рот… Но этот взгляд, залысины, морщины, особенно те, что вдоль щек и на лбу, и широкие плечи, и бычья тяжелая шея, и даже линялая клетчатая рубашка, глубоко расстегнутая и приоткрывающая волосатую грудь, – и вот перед тобой образ настоящего крепкого мужчины. Красивого мужчины, если не пользоваться общепризнанными канонами красоты.

Колесниченко дожевал бутерброд, шумно выцедил из кружки последний глоток кофе, убрал все посторонние предметы в обширный ящик стола и улыбнулся.

– Ну вот, заправился. Дома не успел, в поле ездил. Извините. Я вас слушаю.

Ирина подготовила свою речь заранее, сократив до минимума семейные подробности и четко сформулировав просьбу. Однако разглядывание монументального художественного полотна «Завтракающий руководитель» отвлекло ее мысли в сторону, и она залопотала что-то малосвязное и чересчур подробное. Тарас Семенович слушал внимательно, не перебивая и не торопя.