Книга Коллекционер желаний - Надежда и Николай Зорины
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала они выходили по одному вперед, как на уроке, а остальные сидели на своих местах и делали вид, что слушают. Но минут через двадцать исчезала даже внешняя пристойность заседания. Литераторы разбились на кружки, разбрелись по кабинету, выплеснулись в коридор, заполонили холл. Стало шумно, душно от сигаретного дыма и как-то грязно.
Женя бесцельно слонялся из угла в угол, но ни к кому не присоединялся. Ему вдруг сделалось ужасно скучно и противно. Противны все поэтишки, противен он сам. Разумнее всего было уйти отсюда, и поскорее. Но этого-то он как раз и не мог сделать. Из-за Алексея.
На заседание литобъединения он почему-то не пришел. Но Женя все ждал и ждал его, уговаривая себя раньше времени не расстраиваться: мало ли почему того нет, может, просто опаздывает, минуты через три придет и тогда… Но прошло уже полчаса, а Алексей так и не появился.
Ждать больше было нечего, Женя вздохнул и печально поплелся из комнаты, взял одежду в гардеробе и направился к остановке.
Оставалась последняя возможность приблизиться к Алексею – принять участие в этой дурацкой поездке по Золотому кольцу. А если его божество не соблазнится красотами древнерусского зодчества и никуда не поедет, что ж, есть и другие варианты. Телецентр, пятьдесят четвертая школа, изучить расписание, затаиться и ждать, наблюдать из укрытия, проследить путь Алексея до дома… Раз на четвертый можно отважиться на случайную встречу: привет, ты как здесь оказался? Живешь недалеко? А я заезжал к знакомому, не застал. Будешь в пятницу в «Дельтаплане»? Да? Я тоже, может, подъеду. Ну, давай, пока…
Нет, этого недостаточно. Теперь уже недостаточно. Ему нужно видеть его постоянно. Каждый день. Нужно стать его другом, лучшим другом лучшего на свете поэта, Его другом, со всеми вытекающими последствиями. Нет, не другом. Как можно дружить с гением? На него можно только молиться. Быть его ненавязчивой, но расторопной нянькой, преданной собакой, заботливым и самоотреченным телохранителем.
А стихи он писать будет. Ну и пусть он никогда не сможет даже приблизится к Его «Дождю», ну и пусть он бездарный поэт, его стихи послужат пропуском в жизнь Его божества.
Леха Грин. Да, теперь дела обстояли именно так. Целый год ему понадобился, чтобы добиться этого. Победитель – Алексей Гринберг – Божество – Алеша – и наконец это совсем уж свойское, даже внешне слегка пренебрежительное – Леха Грин. Целый год. А потом еще почти полгода, чтобы окончательно утвердиться на этих позициях. Сколько сил он потратил на это, сколько мучительных моментов пережил, сколько унижений перетерпел. Чего стоила только Лехина сестра, которая постоянно вмешивалась в их отношения и откровенно издевалась над Женей. А как пострадали его собственные стихи! Из просто плохого, бездарного поэта за это время он превратился в очень плохого и абсолютно бездарного. Но все это было уже неважно, главным был Леха и положение в Лехиной жизни, которого Женя в конце концов достиг.
Статус Его друга он ревниво оберегал и ни с кем делиться не собирался.
А Леха… Вряд ли у него что-то изменилось с появлением Жени. Он жил, радовался жизни, продолжал творить, совершенствовался и развивался по заданным ему природой законам, готовил к выпуску очередной, уже четвертый, сборник. Какая ему разница, кто обретается рядом с ним – Женя или кто-то другой. Осознавать это было горько, очень горько, но… Он наконец стал Леха Грин, а этим многое искупалось.
Выход последнего сборника совпал с Лехиным днем рождения. Алексей Гринберг. «Избранное». От этого можно было сойти с ума. Семнадцать лет и четвертый сборник. «Избранное». Хотя что там у него избирать? Каждое стихотворение, каждая строчка – абсолютное совершенство.
По поводу этих двух событий – дня рождения и «Избранного» – был устроен шумный праздник. Без всякого приглашения они закатились к Лехе домой всей своей вшивой литературной кодлой. С ведром водки, в которой одиноко плавала белая роза. Кто был автором этой идеи, неизвестно. А впрочем, мог быть кто угодно, все они были склонны к символам, пошлым и бездарным, как и их стихи.
С самого начала вечера Женя был ужасно раздражен: совсем не так он представлял себе этот праздник, он думал, что они тихонько посидят с Лехой вдвоем с бутылкой вина, а тут оказалось такое шумное сборище.
Розу вытащили, и она быстро завяла. Водку черпали из ведра поварешкой и передавали по кругу. Выкрикивали фальшиво-радостными голосами тосты за гениальность юного бойца от пера.
Господи! Это Леха-то боец? Нет, они еще пошлее и бездарнее, чем он, бездарнейший из поэтов, Евгений Ильин, вместе со своей розой в водке.
– Ну а теперь за красоту! – провозгласил Поль Хромой, престарелый поэт, почти дедушка, отличающийся на редкость уродливой внешностью. Он встал и церемонно чокнулся граненым стаканом с каждым (водку он пил исключительно из такой посуды, находя в этом особый шик, курил «Беломор», одежду собирал на помойках и совсем не из бедности, а тоже из своеобразного шика).
За красоту! Сильно сказано и… черт возьми, слишком много налито, почти по полстакана накатили. Ну да ладно, лишь бы этот придурок стихи не начал читать. Тогда точно водка назад попросится.
Ага, как же. Не станет он читать! Да он и с тостом-то вылез только для того, чтобы протащить свое новое идиотское творение.
– Красота! – выкрикнул Поль Хромой и картинно выбросил вперед руку.
Да что он, совсем ополоумел? За кого он себя принимает? Брат Пушкина! Певец Красоты! В зеркало бы посмотрел да стишочки свои дурацкие перечитал на досуге. Хотя, наверное, он только то и делает, что их перечитывает. Когда новые не пишет. Смакует каждую строчку, от каждого своего эпитета оргазм получает.
Кончил наконец. Кланяется, урод. И ведь как доволен, как доволен. Неужели он не понимает, что над ним все смеются? То есть раньше смеялись, теперь-то даже и смеяться не удосуживаются, приелся, шут гороховый, как старый бородатый анекдот.
И снова тост. На этот раз Клара Резвая выползла. А эта-то куда? Ей стихи читать ни за что не дадут. Ей никогда не дают, могла бы уж понять и не позориться лишний раз. И вечно бормочет что-то себе под нос, ничего не слышно. Патологическую скромницу строит.
Ага! А Кларочка-то всех надула: ждали тоста, а она решила вперед стишки протолкнуть. Теперь ее не прервут, дослушают до конца. Ай да Резвая!
Тоже мне, открыла Америку! Он до этого еще в шестилетнем возрасте допендрил. Интересно, надолго она завелась? Про могильный холод можно петь до бесконечности, тема-то какая благодатная. Минут десять, наверное, будет разливаться.
А, это у нее, оказывается, тост такой стихотворный. Ловко придумала! Но хорошо хоть быстро кончила.
