Книга Шторм на Крите - Сергей и Дина Волсини

Даже старушка заметила это и однажды проворчала:

– Юлька, да что с тобой? Влюбилась ты что ль?

Юля ничего не сказала, но, поймав на себе взгляды, обращенные со всех концов стола, опустила глаза, и Антону Ильичу показалось, ее щеки порозовели.

– Да, Люлечку прямо не узнать, – добавила Наталья, – она так похорошела за эти дни! Мы давно ее такой не видели. Этот отдых идет ей на пользу.

Привычки Веры Федоровны и сегодня оставались неизменными. Старушка говорила, не закрывая рта, обращаясь то к родственницам, то к Антону Ильичу, то ко всем сразу, а то ни к кому определенно. Она тараторила без остановки, обо всем, что видела и что приходило ей в голову, часто повторяя одно и то же, и при этом требовала, чтобы ее слушали и ей потакали. Антон Ильич на нее не обижался. Он понимал, что старческий склад ума не позволял ей вести себя иначе. К счастью, сегодня внимание Веры Федоровны переместилось на отельную жизнь, и больше всего от нее доставалось Наталье, которая едва поспевала выполнять ее пожелания. Присутствие Антона Ильича за завтраком Вера Федоровна приняла как нечто само собой разумеющееся, сразу усадила его рядом с собой, как и вчера звала его «милок» и обращалась с ним как с членом семьи. И хотя выражалась она по-прежнему безо всяких приличий, Антон Ильич видел, что в словах, адресованных к нему, не было злобы.

– Ну что, голубчик, борща-то к обеду нам сварите? – обратилась старушка к официанту, когда тот пришел забрать со стола грязную посуду.

Тот непонимающе смотрел на нее.

– Я говорю борщ. Борщ! – повторила она громче. – Не понимает он, что ли?

– Бабуля, ну конечно, не понимает. Он же грек.

– И что, что грек? Он же официант. Русских людей обслуживает. Значит, должен знать, что такое борщ. Правильно я говорю, милок?

Антон Ильич только улыбался.

– Переведи ему, милок. Спроси на счет борща, как они, приготовят, нет?

Юля с укором посмотрела на старушку, мол, нашла, о чем просить. Но Антон Ильич и не думал ввязываться в этот нелепый разговор. Грек стоял с подносом, полным посуды, и лицо его выражало нетерпение. Но старушка не отпускала. Тогда вмешалась Наталья.

– Это такое русское традиционное блюдо, – сказала она по-английски с сильным акцентом, как обычно говорят люди, изучавшие язык только по учебнику.

Грек все равно не понимал.

– Неужели вы не знаете, что такое борщ? – спросила Наталья с возмущением, уже по-русски.

Но грек только плечами пожал.

После завтрака решили пойти на пляж. И тут уж Антону Ильичу пришлось не сладко. Не успел он найти для всех лежаки и притащить их, по очереди один за другим, под зонт в самый конец пляжа (зонты поближе были уже разобраны), как дамам потребовались пляжные полотенца. Их выдавали у бара, пришлось ему возвращаться туда. Только разобрались с полотенцами, понадобилась вода – Наталья сообщила, что Вере Федоровне пора принимать таблетки, а воду они с собой не захватили. Антон Ильич снова пустился в бар, задыхаясь от жары и обливаясь потом. Когда он, взмыленный, вернулся с бутылкой воды и стаканчиком в руках, захотели пить остальные. Юля попросила сделать для нее нарядный коктейль с фруктами и сердечком, которым Антон Ильич угощал ее на днях. Наталья, услышав про это, пришла в восторг и тоже не захотела остаться в стороне. Не успел он отойти, как она окликнула:

– Антон Ильич! Возьмите три! Пусть мама тоже попробует!

Эвклида в баре не было, так что коктейли получились самыми обыкновенными, в трех простых граненых стаканах и безо всяких украшений, но Антону Ильичу было уже все равно. Он сгреб стаканы обеими руками и пошел обратно. По нему градом струился пот. Коктейли разливались от ходьбы и текли по рукам густыми липкими струйками. Подойдя к зонту, он с грохотом поставил стаканы перед старушкой и, не произнося ни слова и не отвечая на удивленные возгласы, развернулся и ушел. Добрел до моря и упал в холодные волны.

– Идите, купайтесь, – то и дело говорила им Вера Федоровна из глубины зонта.

– Мама, ну как мы тебя одну здесь оставим? – отвечала Наталья.

– Ничего со мной не случится. Идите. Нечего меня сторожить. Побегайте, поплавайте. Что вы сидите? Вот если б я была помоложе, я бы вам показала! Юлька, ну-ка давай, не стой тут! Милок, бери ее, тащи в море! А то она так и будет тут стоять. Идите, купайтесь! Идите!

Антон Ильич подхватил Юлю и потянул к морю. Вода и впрямь была отличной – прохладной и освежающей после горячего солнца. Шумными барашками накатывались волны, и все от мала до велика были в воде – барахтались у берега, прыгали на волнах, заплывали вглубь.

– Мама, и ты с нами!

Юля потянулась к матери, но та отвернулась и произнесла с некоторой обидой в голосе:

– Интересно, а с бабушкой кто останется?

– Она сама посидит. Мама, ну пойдем! Мы же ненадолго! – с мольбой в голосе стала просить Юля и остановилась, показывая, что не пойдет купаться без матери.

Наталья поворчала немного и сдалась. Скинула шляпку и пошла вместе с ними.

Обедали в общем зале. Здесь снова было многолюдно. Юля рассказала, как Антон Ильич водил ее обедать в таверну, где стояло не более пятнадцати столов, а пиццу готовили прямо в зале, и назавтра решили отправиться туда.

Старушка Вера Федоровна за обедом выглядела уставшей, мало ела и мало говорила. Вероятно, жара ее утомила. Как только закончили с едой, она скомандовала:

– Наталья! Веди меня в комнату! Я лежать буду.

Наталья поднялась. Юля участливо посмотрела на мать и спросила:

– Тебе помочь?

– Не надо, отдыхайте.

И снова она сказала это как будто с упреком, словно говоря, мол, мне тоже хотелось бы отдыхать, но я не могу. Она помогла старушке выбраться из-за стола, и вдвоем, держась друг за друга, они направились к дверям.

Юля смотрела им вслед. Бог знает, какие мысли одолевали ее в эти минуты, но лоб у нее нахмурился, улыбка исчезла. Когда фигуры исчезли за дверями, она горько вздохнула и повернулась к Антону Ильичу.

– Она совсем маме житья не дает.

Антон Ильич промолчал. Он не привык вмешиваться в чужую жизнь, к тому же за эти полдня он так устал от общества родственниц, что меньше всего ему хотелось сейчас говорить о них. Ему не терпелось поскорее забыть и о старушке, и о Наталье, и наслаждаться обществом Юли – наконец-то их оставили наедине.

Юля тоже молчала. Видно было, что все это ее беспокоило, но она решила не продолжать разговор. Молча они допили чай, доели десерты. Антон Ильич смотрел на ее лицо, как будто не видел его целую вечность и теперь блаженствовал оттого, что мог любоваться им открыто, без утайки.

– Что? – спросила Юля, видя его взгляд.

– Ты такая красивая.

Она посмотрела на него внимательно и улыбнулась. Теплая волна пробежала по ее лицу, и выражение радостного спокойствия, какое не покидало ее утром за завтраком, вернулось к ней. Он взял ее руку и погладил за локоть. Потом опустил голову, поцеловал ее ладонь и прижал ее к своей щеке.