Книга Трансатлантика - Колум Маккэнн

– Очень рад видеть вас, мэм, – сказал он.

И ощутил, как столовая налилась неловкостью.

– Лили уезжает в Америку, – промолвила Изабел.

И тогда он ее узнал. Она так переменилась без своей униформы. Стала еще моложе. Он вспомнил ее силуэт на лестнице. Оказывается, она отказалась от места у мистера Уэбба и прибыла сюда из Дублина.

– Она отплывает из Кова через несколько дней, – прибавила Изабел.

– Это замечательно, – ответил Дагласс.

– Она пришла пешком.

– Боже мой.

– Лили вдохновили вы. Правда, Лили?

– Я?

Его укусила легкая паника. Девушка краснела. Наверное, ей хотелось исчезнуть. Любопытно, мирно ли она покинула дом Уэбба. Дагласс вовсе не желал ее напугать. Он вежливо кивнул, избегая ее взгляда. Кольнуло воспоминание о том, как она шепотом прощалась. Хорошо, что в результате его визита в Дублин не случилось больше ничего.

– Ваши речи, – продолжала Изабел. – Они очень вдохновляли. Правда, Лили?

Служанка не подняла глаз.

– В Бостон? – спросил Дагласс. – Вы собираетесь в Бостон?

Она кивнула и потихоньку подняла голову; глаза ее сияли необычайно.

– Может, попробую в Нью-Йорк, – сказала она.

По столовой пролетели одобрительные шепотки. Дагласс ел быстро и бессловесно. Смотрел в тарелку, но временами поднимал взгляд и видел, как Изабел и ее сестры осыпают молодую служанку знаками внимания. Подали ей еду, налили имбирный лимонад из кувшина.

Судя по глазам, служанка балансировала на двух чашах весов: в любую секунду готова то ли тирадой разразиться, то ли разрыдаться.

Поднявшись из-за стола и уже откланиваясь – мол, еще много нужно написать, – Дагласс отсалютовал Лили бокалом, пожелал благополучия, пусть Господь дарует ей удачу в этом приключении, а сам он тоже надеется вскоре вернуться на родину, к жене и родным.

Тост подхватили. Зазвякали бокалы с водой. Служанка стрельнула в Дагласса глазами – не то в испуге, не то в гневе. Он поднялся к себе. Ее появление опрокинуло его. Чего конкретно от него ждут? Как ему полагалось откликнуться? Он и в самом деле желал ей благополучия, но что еще тут скажешь? Может, завтра порекомендовать видное семейство, где ей дадут место? Может, Гаррисон или Чэпмен кого-нибудь знают? Посоветовать ей, в каком районе города уютнее жить? Зачем, недоумевал он, она всю дорогу до Корка шла пешком? Да еще по такой погоде?

Он сел за стол, погрузил кончик пера в чернильницу. Дел по горло, но никак не пишется. Он ворочался и вертелся под одеялом.

Проснулись птицы, разъяренные зарею. С Браун-стрит сдернули покрывало темноты. Дагласс услышал, как его зовут снизу. Раздвинул шторы. Во дворе на задах среди луж стояла Изабел.

– Лили среди ночи ушла, – сообщила она.

Он чувствовал холод оконного стекла. Во дворе закукарекал петух; молодая курочка подпрыгнула и дала деру.

– Можете поехать с нами, мистер Дагласс?

В голосе тревога.

– Одну минуту.

Надо сочинять письма. Подписывать бумаги. Уговариваться о встречах. Готовиться к дебатам со священниками Северного собора.

Он сдвинул шторы и поставил умывальник на окно. Снял ночную сорочку, намочил полотенце. Вода холодна. Кожу стягивает. Снизу опять позвали. Затем тоненько заржала лошадь в конюшнях. Цокот и хлюпанье копыт по лужам. Из-под свода двери вышли две сестры Дженнингс, Шарлотта и Хелен. Обе в широкополых шляпах и зеленых плащах. За ними вновь появилась Изабел – она вела в поводу крепкую кобылу.

Дагласс высунулся из окна. На миг забыл, что без рубашки. Две младшие сестры отвели глаза и захихикали.

Изабел надела на лошадей кожаные сбруи; самого крупного коня приберегла для Дагласса.

Он проклинал себя. Служанка. Простая служанка. Ну, уехала ни свет ни заря. И что теперь? Едва ли виноват он. И однако он жаждал услужить. Эта неспособность сказать нет. Он отступил от окна, затылком треснулся о раму. Может, девушкой владеет глупое желанье. Не то чтобы… не то что… да нет, разумеется, нет. Неподобающего поведения он не допускал. Решительно никакого. Абсолютно точно.

Он подошел к столу, поворошил бумаги. Взвесил их в руке. Сложил в стопку, надел рубашку и ботинки. Мистер Дженнингс одолжил ему клеенчатый плащ. Рыбацкий. И черную шляпу, широкополую и бесформенную. Дагласс ее пока не надевал. Заметил себя в поворотном зеркале. Какой абсурд. Но смеяться над собой он умел. Протопал вниз по лестнице, сунул голову в кухню. Мистер Дженнингс стукнул чашкой по столу и заплевал чаем толстую деревянную столешницу. Дагласс подчеркнуто поклонился и сказал, что отбывает на несколько часов, его взяли в плен, очевидно, надеются догнать молодую дублинскую служанку, если он не вернется к ночи, нельзя ли, пожалуйста, послать поисковую партию и, быть может, сенбернара? Пожилой Дженнингс откинулся к спинке мягкого кресла и рассмеялся.

Дагласс поднял щеколду на задней двери, шагнул наружу, через арку вышел в парадный двор, где в ожидании сидели на лошадях женщины. При виде его заулыбались: плащ, широкополая шляпа.

Он давным-давно не ездил верхом. Запрыгнул в седло, стесняясь своей дурости. В ногу жестко впились стремена. Конь был темный и мускулистый. Дагласс чувствовал лошадиную грудную клетку. Удивился, когда Изабел спешилась и ловко поправила подпругу его коня. В этой девушке была сила – Дагласс прежде не замечал. Она погладила коня по морде.

– Поедем в Ков, – сказала она.

Они двинулись к югу вдоль побережья, мимо тюрьмы, мимо работного дома. Младшие сестры скакали грациозно, спины прямые. Изабел сидела в седле грубее. Галопом догоняла дилижансы, заглядывала внутрь, взвивалась на дыбы, скакала дальше. Озиралась на лету, звала Лили.

Улицы кутались в октябрьскую серость. Ветер по-зимнему вздрагивал над рекой. Плевался дождь. Перед инфекционной больницей стонал от голода человек. Протянул к ним руки. Шагал он широко, скачками, по-обезьяньи. Они проскакали мимо. Он принялся колотить сам себя, точно его осаждали пчелы и безумие. Они поскакали быстрее. Из переулка выступила женщина, взмолилась – подайте монетку. Была она бородата, от лихорадки вся пятнистая. Они снова заспешили вперед. Если подавать милостыню, они никогда не выедут из города.

Теперь Дагласс ценил зеленый плащ и шляпу. Спустя несколько миль сообразил, что шляпные поля почти совсем затеняют лицо, и ни одна душа на обочине не разглядит, кто под шляпой.

Город как будто оборвался за кирпичным пакгаузом, и возникли деревья. Дорога свивалась кольцами, рывками бросалась меж лоскутов зелени. Обогнали дилижанс, помахали пассажирам, рассевшимся вдоль стенки. Дилижанс доверху нагружен коробами и сундуками. Вот-вот перевернется. Расспросили о служанке, но ее никто не видел.

Дагласс не показывался из тени шляпы.

– Прекрасная погода, – сквозь морось отметил он.