Книга Дом шалунов - Лидия Чарская

Последовало новое «ах». Но какое унылое, какое печальное! Бедные маленькие рыцари почувствовали себя очень скверно. Никому из них не хотелось быть исключенным из пансиона, и поэтому никто не решился бы сказать, что это он научил Витика его «штучке».

«Если исключат не Витю, то исключат другого. У Вити хоть родители есть: мама, папа. Витю отдали на исправление в пансион господина Макарова потому, что он слишком много шалил дома. Неприятно, если его отправят отсюда, но другому, мальчику-сироте, пришлось бы еще хуже».

Так думали двадцать мальчуганов в эту минуту. Им было бесконечно жаль Витика – доброго, веселого, готового всегда на всякие шалости и проказы. Но никто не решился взять его вину на себя.

Все двадцать мальчиков сидели как в воду опущенные. У всех двадцати мысли были печальные и беспросветные. У Витика, конечно, хуже всех.

Бедный Витик! Он, наконец, не выдержал, вскочил со своего места и проговорил, захлебываясь от слез:

– Я самый скверный мальчишка на свете… Я дурной… Я обидел Макаку… Кар-Кара… Обоих… Всех… Я гадкий, но я не злой… Я и дома дурного ничего не делал никогда… А только шалил… И все выходило дурно… Когда мамочка отправляла меня сюда, она говорила: «Витик, если ты напроказишь там и тебя исключат из пансиона, это меня убьет… Помни, Витик!..» А я-то… я… Мамочка такая слабенькая, худенькая!.. Она не вынесет!.. Когда я… я…

Слезы градом лились из глаз Витика. Он весь дрожал.

В ту же минуту дверь столовой распахнулась, и директор в сопровождении Жирафа и Кар-Кара появился на пороге.

– Кто виновник?

В столовой сразу наступила полная тишина. Прошла минута, а быть может, и десять, потому что время тянулось для двадцати проказников мучительно долго…

И вот господин Макаров позвал глухим суровым голосом:

– Виктор Зон!

Витик вышел, пошатываясь, на середину столовой. Лицо его было бледно как смерть, сам он заметно дрожал.

– Виктор Зон! – снова произнес Александр Васильевич. – Я больше не могу держать тебя в пансионе. Ты портишь остальных мальчиков. Есть шутки добрые, и есть злые. Насмехаться над начальством и воспитателем – это очень злая шутка, и простить ее никак нельзя. Собирай свои пожитки, Зон, и пиши матери, чтобы она приехала за тобой…

– О, о! – прорыдал Витик. – Простите меня, моя мама умрет от стыда и горя… Простите меня, Александр Васильевич!

– Я прощу тебя только в том случае, если тот, кто научил тебя этой злой шутке, назовет себя, – ответил директор.

– Мальчики! Слушайте! – обратился он ко всем остальным пансионерам. – Если сейчас кто-нибудь из вас скажет мне, что он научил Витика так зло подшутить над нами, я оставлю Витика в пансионе и только примерно накажу его. Но того, кто придумал все это, накажу еще строже.

И Александр Васильевич снова умолк, ожидая, что будет.

Ждать пришлось очень недолго. Какая-то суматоха произошла в толпе мальчиков, и, расталкивая их ряды, откуда-то сзади протиснулся Котя. Его черные глаза горели. Горели золотом и белокурые волосы в лучах августовского солнца.

– Дяденька! А, дяденька! – послышался звонкий голос новенького пансионера. – Ты… того… не моги Витьку гнать… Это я сорудовал… Право слово, я! Вели меня выдрать покрепче, а Витьку не тронь! Пожалуйста, дяденька, не тронь Витьку…

Котя проговорил все это с большим увлечением, размахивая руками перед самым носом изумленного директора. От волнения он совсем позабыл, как надо говорить с «начальствующими лицами».

Александр Васильевич пришел в ужас.

– Как ты смеешь так разговаривать? Разве так тебя учили? – накинулся он на Котю. – Какой я тебя дяденька?… Изволь говорить по-людски… Да не маши руками… Не маши, тебе говорят!..

Потом, когда Котя вытянул руки по швам, как его научили за эти три недели, Александр Васильевич окинул его долгим пристальным взором и строго спросил:

– Ты научил Виктора проделать эту штуку?

– Я, Ляксандра Васильич, – покорно ответил Котя.

– Не Ляксандра, а Александр Васильевич, – поправил его строго директор. – Ты будешь примерно наказан! – еще строже заключил он.

– Ладно! – невозмутимо произнес Котя, и его красивое личико не дрогнуло ни одним мускулом.

– Не смей отвечать мне! – рассердился директор.

– Ладно! – уже совсем радостно проговорил Котя, очень довольный тем, что ему удалось спасти приятеля и принять его вину на себя.

– Молчать! – топнул ногой директор, который был так же вспыльчив, как и добр.

– Ладно! – с полной готовностью исполнить все произнес покорно Котя и весело закивал головой.

– Ступай в спальню и сиди там, пока я не решу, как тебя наказать, – заключил директор и, сильно хлопнув дверью, вышел из класса.

За ним поспешили Жираф с Кар-Каром, упрашивая директора не беспокоить себя и не расстраивать своего здоровья из-за проказ двух «негодных мальчишек».

Лишь только все трое исчезли за дверью, как рыцари подняли невообразимый шум. Товарищи окружили Котю, хлопали его по плечу, пожимали ему руки и гладили по голове. Витик бросился в его объятия и покрыл его лицо градом поцелуев.

– Спасибо, Котя! Молодец, Котя! Герой, Котя! – слышалось отовсюду.

Только Гога и Никс стояли в стороне, насмешливо улыбались и делали свои замечания.

– Хорош герой! Велика важность получить порцию розог!.. – произнес Гога, подергивая плечиками…

– Ну, разумеется! – картавил графчик. – Его ведь в деревне, небось, каждый день драли!..

В другой раз мальчики не поленились бы устроить хорошую трепку двум нелюбимым пансионерам, но сегодня им было не до того: все они были поражены геройством маленького Коти. Этот славный, великодушный и смелый мальчуган, принявший на себя чужую вину, окончательно всех покорил. Если его полюбили с первого же дня появления в пансионе, то теперь он завоевал уже полную и всеобщую любовь.

Только двое не разделяли этой общей к нему любви: Никс и Гога. Графчик Никс был гордый, чванливый мальчик. Его отдали сюда исключительно для того, чтобы в пансионе он мог потерять свое заносчивое тщеславие и чрезмерную гордость.

Гога Владин был не лучше. Капризный, завистливый, всегда всем и всеми недовольный мальчик, он был отдан в пансион на исправление своей матерью, которая не могла справиться с его дурным характером. Теперь обоим мальчикам было неприятно видеть, как рыцари восторгаются Котиным поступком, как наперерыв ласкают его.

– А все-таки завтра, что там ни говори, его выдерут! – злорадно произнес Гога.

– И это будет великолепно, потому что он слишком зазнался, этот маленький мужичонок, – заключил с торжествующим видом Никс, засовывая руки в карманы своих клетчатых панталон.

Глава ХХХII

Беспокойная ночь. – Нянин рассказ

Жене не спалось. Ночь была лунная, светлая. Месяц приветливо заглядывал в комнату и серебрил Женину постельку. Женина кроватка поэтому казалась совсем голубой в его приветливых лучах. Рядом стояла кровать Маруси. Маруся спала давным-давно крепким сном, как и полагается маленькой девочке ее лет. Женя же спать не могла. Десятки беспокойных мыслей теснились в ее голове. Из них самыми важными были три, которые особенно не давали в эту ночь покоя Жене и не позволяли ей заснуть.