Книга Индира - Бонкимчондро Чоттопаддхай

— Я много танцевал до приезда сюда, и сколько еще придется! Так что сегодня ты станцуй.

— Тогда вы останетесь?

— Останусь.

У-бабу согласился погостить у нас еще денек, не для того, разумеется, чтобы посмотреть, как танцует Камини, а из уважения к моим родителям.

И как же мы веселились в тот день! В гости к нам пришли соседки, и, когда наступил вечер, они, усевшись вокруг моего мужа, в большой угловой комнате нашего дома, устроили нечто вроде женской ассамблеи.

Сколько там собралось женщин, я не берусь сказать. Их глаза походили на блуждающие звезды или на сверкающих в прозрачной воде озера маленьких рыбок, а их черные локоны вились и струились по плечам, подобно лесным лианам в сезон дождей или черным змеям, которые, по велению Кришны, победителя Калии[37], извиваясь, плещутся в водах Джамуны. Между прядями волос, словно молнии в тучах, сверкали серьги: круглые и удлиненные, совсем крошечные и очень большие, тяжелые и легкие. Пунцовые губы обнажали жемчужно-белые зубки, старательно жующие бетель. Сам бог Кандарпа[38], попади он в эту ловушку из женских украшений, не смог бы выбраться отсюда, не открыв стрельбы из своего лука. Округлые женские руки, унизанные драгоценными браслетами, то взлетали вверх, то плавно опускались вниз, и от этого вся комната казалась озаренной волшебным светом, словно сад, где легкий ветерок колеблет цветущие лианы. А запястья звенели точь-в-точь как шмели! И сколько же здесь было бус, ожерелий, парчовых поясов, браслетов на ногах. И все это сверкало, золотилось, переливалось. А сколько здесь было сари — бенаресские, балуорские, мридапурские, даккские, шантипурские! Сари из Шимлы и Фарашданги, сари шелковые и бумажные, сари цветастые и в полоску, в крапинку и в клетку! Одни женщины краем сари закрывали все лицо, другие — только половину, третьи — лишь узел волос на затылке, а некоторые и совсем оставляли голову открытой.

Мой любимый супруг, который одержал победу над многими батальонами белых, привез домой целую кучу денег, перехитрил многих полководцев и генералов и присвоил часть их прибыли, оробел перед этой армией красавиц. Трепетное пламя женских глаз оказалось опаснее артиллерийского огня, облако волос страшнее порохового дыма, звон украшений громче бряцания оружия. И хотя здесь не слышалось барабанного боя, зато звучал перезвон браслетов на женских ножках с окрашенными кармином ступнями. Даже смельчак, сражавшийся с коршунами, и тот впал бы в отчаяние. Заметив меня в дверях, мой супруг стал умолять о помощи, но я, подобно главнокомандующему сикхов, предала его[39].

Я знала, что «смотрины зятя» самый неприятный обряд. Поэтому ни я, ни Камини не вошли в комнату, а подглядывали, притаившись за дверью. Читатель, возможно, удивится тому, что я так подробно описываю смотрины. Но, хоть я и индусская женщина, все же, по-моему, это безобразный обычай. Однако сейчас принято считаться лишь с английскими вкусами, а с английской точки зрения в этих смотринах ничего предосудительного нет.

Итак, мы с Камини внимательно следили за тем, что происходило в комнате. На главном месте сидела госпожа Джамуна, женщина лет сорока пяти, жгучая брюнетка с маленькими, всегда полузакрытыми глазками и толстыми чувственными губами. На ней было нарядное сари и множество дорогих украшений. Ее ступни, окрашенные в алый цвет, напоминали китайскую розу, брошенную в темные воды Джамуны, взбитые волосы торчали во все стороны. Мой У-бабу, подивившись необъятным формам Джамуны-диди, в шутку назвал ее «Буйволицей, принявшей образ реки». Жители Матхуры[40]называли реку Джамуну «Буйволицей бога Кришны».

Но Джамуна-диди никогда не ездила в Матхуру и ничего подобного не слышала. Поэтому она очень рассердилась и в отместку обозвала меня «коровой». Я тут же просунула голову в дверь:

— Кто это — корова?

— Так, одна тут.

— Джамуна-диди совсем охрипла от рева! Ей бы водички испить, — сказала стоявшая рядом со мной Камини.

Раздался взрыв хохота. Джамуна смутилась, но тут же обрушилась на Камини:

— Ах ты, негодница, не суй свой нос в чужие горшки!

— Как будто и без этого неизвестно, что ты готовишь одни бобы да отруби! — отрезала Камини и бросилась наутек, а вслед за ней и я.

Вернувшись, мы увидели еще одну гостью: к нам пожаловала наша старая соседка Пияри из касты бойддо. Прожила она на свете лет шестьдесят пять, и двадцать пять из них вдовствовала. Однако она явилась, увешанная драгоценностями и одетая в юбочку, словно Радха. Она бродила среди прекрасных женщин, будто по лесу, и то и дело спрашивала:

— Где Кришна? Где же Кришна?

— Кого ты ищешь, бабушка? — не выдержала я.

— Кришну.

— Тогда иди в хлев, — посоветовала Камини, а это дом, и хозяин его принадлежит к касте писцов.

— Я встречу его здесь! — ответила Пияри.

— А ты, бабушка, рождалась во всех кастах? — не унималась Камини.

Ходили слухи, что когда-то почтенная Пияри принадлежала к касте маслоделов.

Старуха зашипела, как баклажан, брошенный в кипящее масло, и разразилась бранью.

— Не нужно сердиться! — попыталась я успокоить старуху и привлечь ее внимание к Джамуне-диди. — Пойдем вместе на берег Джамуны, поплачем там.

Джамуна-диди и на этот раз ничего не поняла, ей показалось, что я намекаю на некоего Брегбихари, и она усмотрела в этом оскорбление ее супружеской чести.

— Что еще за Брег? — гневно переспросила она.

Мне захотелось подшутить над ней:

— «Брегом» называют в Бриндабане того, с кем, лежа рядом день и ночь, приходит в волнение Джамуна.

Но Джамуна-диди опять ничего не поняла.

— Ума не приложу, что означают твои «волнения», «брег» и «Бендобон», — заворчала она. — Верно, всем этим глупостям ты научилась у разбойников!

— Зачем ссориться? — вмешалась в разговор Ронгомойи, моя сверстница. — Брег — это берег, разве у тебя нет берегов, Джамуна-диди?

— О, будь у нее берег, я не знала бы печали, — раздался голос закутанной в покрывало Чончолы, невестки Джамуны-диди, которая сидела позади всех. — Если бы я могла различить среди этого бушующего мрака хоть небольшую светлую полоску земли! Так нет же! Везде плещутся темные воды Джамуны.