Книга Декабристы. Беспредел по-русски - Алексей Щербаков

Еще одна особенность – это отсутствие какого-либо интереса к вопросу, о котором столько спорили старшие декабристы: как обустроить Россию? «Рылеевцев» это не слишком волновало. Вообще у этих людей «легкость в мыслях была необыкновенная». Похоже, за свои слова они вообще не отвечали. Впоследствии следственная комиссия потратила огромное количество сил и времени, чтобы выяснить, кто призывал к убийству царской семьи, кто одобрял такие слова, кто нет… Так до конца и не разобрались: видимо, заговорщики не всегда помнили, что говорили.

Методов вербовки у Рылеева было несколько. Первый, самый простой – «все вступили, только тебя и ждем». Второй – это уже упоминавшаяся привлекательность вовлеченности в субкультуру, когда человек начинает чувствовать свою неполноценность из-за того, что он не там. На современном языке это называется «имиджевая реклама». Иные вступили потому, что неудобно было отказываться… Кстати, не стоит думать, что люди, пошедшие в революцию «за компанию» – деятели несерьезные. Такие как раз бывают способны на все.

Вот, к примеру, поручик лейб-гвардии Гренадерского полка Николай Панов. Он был завербован в Северное общество Александром Сутгофом, дружком Рылеева. Больше никого из членов общества он не знал. И уж тем более – имел самые смутные представления о целях заговорщиков. Но ведь он пошел даже не на площадь, а Зимний дворец захватывать! Правда, не захватил. Но об этом речь впереди.

Зато Рылеев знал, что делает. На заседаниях Северного общества он настойчиво пробивает позаимствованную у Пестеля идею о «временном революционном правительстве». Как известно, в любой революции нет ничего более постоянного, нежели временное. В том числе и правительство. По сути, Пестель хотел сразу начать с того, куда в итоге скатилась Великая французская революция, – с «революционной диктатуры». Рылеев явно был не против.

Можно еще прибавить, что Рылеев взялся за написание специальных агитационных сатирических стихов, в которых он доносил до широких дворянских масс свои идеи.

Ничего хорошего из сатирического сочинительства не вышло. Дело в том, что Рылеев, как и все посредственные поэты, слишком увлекался пафосом, который, как известно, лучший заменитель мысли. Так что ничего из агиток не получилось.

Впрочем, как говаривал Ленин, «их дело не пропало». Вслед за «рылеевцами» пришли многие другие. Те, которые, собственно, и стояли на Сенатской площади. Но это будет потом. Пока что в сети «ловца человеков» Рылеева стало попадаться уже настоящее отребье. То есть, прошу прощения, истинные революционеры.

3. Хлестаков от заговорщиков

Портрет готов. Карандаши бросая,

Прошу за грубость мне не делать сцен:

Когда свинью рисуешь у сарая —

На полотне не выйдет belle Helene[8].

Саша Черный

Любые люди, искренне мечтающие о радикальном преобразовании мира, в конце концов обязательно упираются в странную закономерность: чем дальше они идут по пути борьбы, тем больше откровенной сволочи сбегается под их знамена. И она, эта сволочь, становится все махровее и махровее. Движение декабристов здесь не исключение. Его отцы-основатели тоже не были ангелами. Но по крайней мере Родину они защищали честно и французским пулям не кланялись. Ребята из компании Рылеева не имели боевых заслуг, равно как и мозгов. И уважать их особо не за что. Но потом косяком потянулись такие кадры, по сравнению с которыми постоянные гости квартиры на Мойке выглядят просто ангелами во плоти. Начнем с одного малоизвестного персонажа, который для декабрьского восстания сделал почти столько же, сколько и Рылеев. О нем избегали писать даже самые большие любители декабристов. Объяснение – в приведенных в эпиграфе строчках Саши Черного. В конце концов, при большом желании героем можно представить даже Петра Верховенского. А вот Хлестакова – не получится. Как ни старайся.

Вообще-то все декабристы любили приврать. Частенько, убеждая своих потенциальных сторонников, они изрядно преувеличивали свои силы. Так, к примеру, Пестель, агитируя на Украине молодых офицеров, заявлял, что в Петербурге к обществу принадлежат многие высокопоставленные чиновники. Сергей Трубецкой и Рылеев много сделали для того, чтобы питерское восстание состоялось, рассказывая о стройных и многочисленных силах Южного общества, под знаменами которого стоят чуть ли не целые дивизии. Поляки вдохновенно врали Пестелю, что за их спиной всеевропейская революционная организация…

Это обычное дело для всех создателей подпольных кружков; на этом была построена вся кадровая работа большевиков и эсеров. Точно такими же методами действовали во второй половине девятнадцатого века народовольцы, а во второй половине двадцатого – разномастные российские диссиденты. Что ж, паскудно, но все-таки оправдано «интересами дела». Однако в среде заговорщиков попадаются люди, повторяющие поведение незабвенного Хлестакова: увлеченно врущие просто так, чтобы хотя бы на миг почувствовать себя значительнее.

В среде декабристов ярким представителем такого рода личностей был Дмитрий Иринархович Завалишин, лейтенант Восьмого флотского экипажа. Карьера его была интересной: после окончания Морского корпуса он попал туда же в преподаватели. Потом изрядно побороздил море – участвовал в кругосветном походе в Русскую Америку: сначала в Калифорнию, а потом на Аляску. Но, видимо, соленых ветров и «собачьих вахт» Завалишину хватило надолго. Вернувшись в Кронштадт, он предпочел остаться «сухопутным морским волком», при береге. Вот тут-то и началась его главная деятельность. Для начала он пошел легальным путем: обратился к императору за разрешением учредить некий Орден восстановления. Что это такое и для чего он был нужен? «Для восстановления законных властей и искоренения злодеев». Все понятно? Вот и Александр I ничего не понял, хоть и являлся одним из умнейших людей своего времени, перехитрившим самого Наполеона. Впрочем, император отказал прожектеру деликатно, признав идею «неудобоисполнимой». Возможно, Завалишин надеялся на то, что его позовут куда-нибудь на «теплое место». Не позвали. И он стал отираться в компании Рылеева, где чаще всех жаловался на свою судьбину: «вечные гости, вечные карты и суета светской жизни. Бывает, не имею ни минуты свободной для своих дельных и любимых ученых занятий». Вот бы и занимался, а не шлялся по гостям. Нет, не на того напали: болтать интереснее. Оцените вот такой его перл о флоте: «Места старших начальников были заняты тогда людьми ничтожными (особенно из англичан) или нечестными, что особенно резко выказывалось при сравнении с даровитостью, образованием и безусловной честностью нашего поколения». Честность если не поколения, то Завалишина мы еще увидим. А что касается ничтожных начальников… На фрегате «Крепость» он, между прочим, ходил под командой Михаила Лазарева. Того самого, который вместе с Беллинсгаузеном вошел в историю человечества, когда во время плавания на шлюпах «Восток» и «Мирный» по-настоящему открыл миру Антарктиду. «Ничтожный капитан», что и говорить! Да и о многих других тогдашних «старших начальниках» можно писать отдельную книгу. Это была великая пора российского флота. Всем, кто хотел идти в море, дело под парусами находилось. Кстати, ходивший вместе с Завалишиным на «Крепости» мичман Нахимов почему-то не осел на берегу и не подался в декабристы. Он стал тем, кем он стал. А вот Завалишин остался моряком без моря.