Книга Юный свет - Ральф Ротман

– Время у вас еще есть. Пойдите съешьте сардельку.

Он подал матери жакет, держа его двумя пальцами за вешалку.

– Следи, чтоб малышка не заплывала далеко, слышишь? И не пускай ее к кобылам в загон. Они уже все ожеребились.

Она кивнула. На жакете – маленькая золотая белочка с рубиновыми глазками. Мать выложила воротник блузки поверх отворотов, сняла с рукава волос. Отец подтолкнул меня.

– Ну, давай, говори «пока» и садись в машину.

Я показал на вещи.

– А мы что, не занесем их в поезд?

Мать натянула на только что накрашенные ногти белые нитяные перчатки.

– Да бросьте. Здесь нет ничего тяжелого. Берегите себя. В холодильнике – салат с лапшой. И не забывайте пройтись иногда по квартире с пылесосом.

Я хотел подать ей руку – это показалось мне странным. Но мы никогда не обнимались. Она расправила юбку, складки на подоле, а Софи тем временем встала на цыпочки и рассматривала у продавца лотерейных билетов содержимое его стеклянного барабана. Отец сел в машину, захлопнул дверцу. Я все еще стоял.

Мать посмотрела на меня.

– Ну, что еще? Почему ты не садишься?

Я не знал что ответить, лишь пожал плечами. А когда засунул кулаки в карманы коротких штанов, их концы высунулись наружу, ниже штанин. Все коленки у меня были в царапинах и ссадинах.

– И не ходи по квартире в уличных ботинках, слышишь? Ешьте фрукты. И про цветы не забывайте. Ну, давай уже, Юли, папа ждет.

Кивком головы она показала назад, где цветы слегка поникли, и сказала тихо, почти шепотом:

– Труп давно уже пора отвезти в морг!

Я закрыл заднюю дверцу и сел в машину. Они помахали нам, а отец опустил руку на автоматическую коробку передач. Он сдал немного назад, объехал машину «скорой помощи», и когда мы вновь проезжали мимо них, мать стояла к нам спиной и разговаривала с продавцом лотерейных билетов. Правда, Софи, держа в руках обвисшего плюшевого медвежонка, подошла еще раз к машине и постучала в окно:

– Юли!

Отец затормозил. Она прижалась губами к щели в окне.

– Я привезу ракушек, ладно?

Почти одновременно мы прижали руки к стеклу, машина тронулась, а я, обернувшись, смотрел поверх гроба в заднее стекло. Но оно было матовым. Только в том месте, где соединялись две пальмовые ветви, можно было кое-что разглядеть. Но кроме красных кирпичей вокзала да черных такси увидеть что-нибудь еще было невозможно. Да и к тому же отец уже повернул за угол.

Обратно мы ехали молча. Между нами лежал халат, который он всегда надевал, когда помогал дедушке Юпу. А поверх пара розовых резиновых перчаток. Было жарко, воздух дрожал над асфальтом. Два подростка в шерстяных плавках шли, балансируя, по перилам моста через канал, и, дойдя до середины, раскинули руки и прыгнули вниз. На барже с углем затявкала собачка.

Дедушка Юп жил в Штекраде напротив больницы иоаннитов[13].

Он уже ждал нас в дверях своего крохотного магазинчика. На окне с плиссированной занавеской места хватило только для фикуса и одной-единственной урны на мраморной подставке. Над дверью позолоченными буквами надпись: Хессе. Похоронные принадлежности и ритуальные услуги. На голове, как обычно, фуражка, в углу рта зажата уже почти выкуренная сигара. Он посмотрел на часы.

– Ну как, отвезли крошек на вокзал?

Отец просунул руку под руль и потянул на себя ручной тормоз. Потом отодвинулся в сторону, и его отчим протиснулся на место водителя. Он был невысокого роста, но имел живот таких громадных размеров, что, для того чтобы взяться за отполированный деревянный руль, да и то только в нижней части и только кончиками пальцев, ему приходилось максимально отодвигаться назад. Он положил недокуренную сигару в пепельницу и протянул мне руку с голубой печаткой на пальце.

– Привет, сморчок. Все в ажуре? Постричься бы не мешало. Или ты уже сейчас хочешь стать хиппи?

Я ухмыльнулся, а он включил зажигание и поехал. Очень медленно. Он и до педалей дотягивался только кончиками ботинок и не смотрел в зеркало, когда перестраивался или поворачивал. Но никто не гудел. На перекрестке он остановился перед светофором.

– Ну что, – он, как всегда, сопел, будто у него был заложен нос, – может, забросим сначала клиента на покой?

Отец дремал, сложив на коленях руки. Он вздрогнул и поднял глаза.

– Чего? Ну да. Конечно, это займет немного времени, но у меня сегодня ночная смена.

– В субботу? Черт возьми! Ну, как там дела с углем, все нормально?

Одна витрина концертного зала с афишей была разломана, а вторая зазывала на итало-испанский фильм про Урсуса-мстителя. Дедушка Юп посмотрел на меня краем глаза.

– Ты когда-нибудь видел труп?

Я помотал головой, а он свернул за кинотеатром на кладбище. Галька хрустела под покрышками, с треском била по жестяному днищу.

– Ну да, все когда-нибудь в первый раз. Но только это тоже всего лишь люди.

Мы проехали кленовой аллеей и остановились перед часовней. С портиком и множеством ангелочков и какими-то неизвестными мне письменами. Дедушка Юп заметил мой взгляд.

– Это греческий. Альфа и омега. Знаешь, что это такое?

Я сказал, что нет, а он достал из кожаного футляра новую сигару и продырявил ее конец спичкой.

– Я тоже нет. Разве что марки автомобилей.

Мы выбрались из машины и вошли в пристройку из огнеупорного кирпича рядом с часовней. Окон не было, свет проникал только через стеклянные кирпичи наверху. Мы прошли вдоль ряда закрытых пронумерованных дверей. В конце прохода – ниша с крестом, а на кресте – бронзовый Иисус. Отец поднял руку и достал из-за дощечки с буквами INRI[14]над головой Иисуса ключ, открыл последнюю дверь и нажал на кнопку выключателя.

На нас дохнуло затхлым, холодным воздухом, замигала, загораясь, неоновая лампа. Пустое помещение, по размерам не больше нашей ванной, и тоже с кафельными стенами. В углу, рядом с кадкой с барвинком, деревянные козлы, две штуки. Отец поставил их посредине, следя за тем, чтобы ножки встали именно туда, где на полу от них уже были следы. Дедушка Юп набросил на козлы черное бархатное покрывало с бахромой из парчи, и мы все вместе расправили его таким образом, чтобы четыре конца по углам касались земли.

Потом мужчины вышли, чтобы принести гроб. Когда они медленно несли его по проходу, гвоздички на крышке гроба раскачивались, а отец, шедший задом, обернувшись, посмотрел на меня через плечо. На сером халате из застиранных букв на спине складывалось слово «Проспер»[15].