Книга Жара - Ральф Ротман

Если посмотреть вверх по почерневшему от копоти фасаду, то лишь с большим трудом удастся различить на лепных ветках лавра и каменных лилиях живых голубей, примостившихся там и слившихся с ними воедино. Правда, время от времени на булыжную мостовую шлепается с большой высоты птичий помет, но только еще через час раздастся сверху воркование семенящих самочек и шумная перебранка распушившихся самцов, топчущихся на одном месте по карнизу, — ворчливые и негодующие гуттуральные звуки, эхом отдающиеся в подворотнях, словно стенания отвергнутой души, — а уж потом птицы, стая за стаей, взмоют, громко хлопая крыльями, вверх и устремятся навстречу серому утреннему рассвету.

Но все это еще далеко впереди, а пока над порталами зданий слева и справа от улицы царит безмолвие и за пустыми цветочными ящиками и головками ангелов с отбитыми носами нет никакого движения. Холодный, пахнущий бурым углем ветер гонит снежную крупу по асфальту и порождает шуршание в макушках деревьев, в старых дубах, могучих каштанах, в выбоинах бетона и щелях стен. Где среди ветвей торчит уличный фонарь, там еще уцелела листва, и даже местами зеленая.

Темнеет на углу газетный киоск, но продавец уже открыл его, проверил новые поступления и выложил стопки свежих газет на продажу. На откидной доске перед окошком термос-кувшин, рядом с жестяной коробкой для мелочи пакет с завтраком, а на нем круглая шоколадная конфета в золоченой обертке. Позади кустарника небольшого скверика хлопнула дверца машины. Старая санитарная колымага пересекла Урбанштрассе. Внутри — темно.

— Праведные небеса! — восклицает мужчина и трет руки. На голове у него шапка-ушанка. — Того гляди, член отмерзнет! А еще мягкую зиму предсказывали. Чего доброго, сюда еще и ледяной ветер из Сибири пожалует. Что случилось-то? Мертвяка подобрали?

Де Лоо только с шумом выдохнул воздух. Он бросил использованную телефонную карту в мусорную корзину, покопался в карманах в поисках мелочи и попросил газету.

— Слушаюсь, господин дохтур. Какую изволите? «Тагесшпигель»?

— «BZ»[1].

— Черт побери, как можно ошибиться. Маленький экскурс в сферы высокой культуры? Конечно, конечно, на здоровье. Про девиц, между прочим, пишут на двенадцатой странице. Так что же там случилось-то? Он уже был того?

«Дохтур» пожал плечами, положил монетки рядом с пакетом с бутербродами, пробежал глазами крупные заголовки и отошел от киоска. На тротуаре валялись осколки от чашки и фарфоровая ручка, а небо над бывшим газгольдером — железный, высоко воз несшийся над городом остов купола — было черным и без звезд.

— Во всяком случае, он еще до того, как я вышел с собакой, а это, значит, примерно час назад, был белый, как покойник, и даже глаза закатил, — крикнул ему вслед киоскер. — Все равно ведь уже ничего нельзя было сделать, а?

Де Лоо пересек улицу возле бездействующего и заколоченного на зиму досками фонтана и нажал на дверную ручку закусочной. От внезапной жары, табачного смрада и вони от масляной печки у него на мгновение перехватило дыхание. За невысокой перегородкой, цветочными горшками, заполненными мелкой гидропоникой, и искусственными цветами из шелка тихие голоса, бормотание тяжело ворочающихся языков. Однако впереди, возле высоких столов и игровых автоматов, ни души. В витрине буфета практически тоже пусто — за стеклом всего две тарелки с крошечными, как клякса, порциями салата с лапшой и куриная нога без кожи. Рядом с шаурмой дымится в пузатом кофейнике горячий кофе, и несколько слоеных трубочек по-турецки вспотели от жары капельками меда.

Ханнелора бросила сито от фритюрницы в мойку и обернулась.

Чуть больше сорока, невысокого роста, с блеклым, как тесто, лицом, характерным для коренной уроженки Берлина, прямые соломенные волосы, глаза слегка навыкате, прикрытые белесыми ресницами, во взгляде испуг, даже когда улыбается анекдоту. Никогда не здоровается в ответ, произносит только самые необходимые слова: «Майонез? Кетчуп? Хлеб?» — вот и сейчас, две вертикальные складки над переносицей, подбородок слегка выдвинут вперед:

— Ну?

Он показал на кофейник. Она взглянула на часы на стене, сунула руку внутрь полки и, дунув в фаянсовую кружку с фризским орнаментом, налила в нее кофе. До краев. Обтерла тряпкой низ и поставила кружку прямо на деньги, которые Де Лоо положил ей на стойку. И снова отвернулась к мойке.

Он обогнул «живую» изгородь из тряпичных цветов, уселся рядом с музыкальным автоматом и открыл страницу объявлений в газете. Перед масляной печкой, в заднем углу закутка, сидел шеф Ханнелоры и пытался засунуть окурок в пивную бутылку с очень узким горлышком, что оказалось для него непростым делом.

— Вот чертов стул, — бормотал он. — Совсем пьяный. Я-то ведь сижу прямо.

Его лысина так и светилась. Он прищурил покрасневшие глаза, провел языком по слипшимся усам и попробовал еще раз. Окурок с шипением погас в остатках пива, а из горлышка выползла в виде вопросительного знака струйка дыма.

— Нет, ты только погляди! — воскликнул он и толкнул одного из мужчин, сидевших вокруг него за столом. Все они были в синих комбинезонах и грубых рабочих башмаках. — А ты говоришь, Осман — тупой!