Книга Зимняя кость - Дэниэл Вудрелл

Койоты принялись сзывать луну с неба.

Ри прижимала Неда к боку, затем сказала:

— Поехали домой. Ни к чему это. В смысле, чего ему сбегать, если видел, что я ему машу?

~~~

Там, где Ри спала, ночные тени, похоже, никогда не менялись. Фонарь со двора за ручьем бросал свой луч в ее замерзшее окно под тем же углом, что и всегда. Она сидела на кровати, слушала «Звуки мирных ручьев», смотрела на те же старые тени и тающие пряди собственного скучного дыханья. Подняла два одеяла, закутала ими плечи, ручей пел и кувыркался за скальный поворот, а она раздумывала о вечности — как тенисто и одиноко там наверняка будет.

У Ри в сердце оставалось место для большего. Любой вечер, проведенный с Гейл, походил на томительную историю из ее сна, только наяву. Делиться простыми мелкими кусочками жизни с тем, кто высится в ее чувствах. Она растянулась на покрывале и повернула ручку утишить поток. Полночь и стиснутая подушка присоветовали ей — она в конце концов легко провалилась в сон.

В явь ее вытянул стук. Так далеко от печки жар не лучился, и она встала на холодное дерево пола и выглянула в окно, увидела древний грузовик. От зябкого воздуха по коже побежали мурашки, когда она пошла на стук.

Гейл сказала:

— Он мне заявил, что, если я так поздно буду, могу хоть всю ночь не возвращаться. Забрал Неда к предкам, а передо мной дверь захлопнул.

Ри поманила ее внутрь и в темноте пропетляла к кровати, зевая, заползла под тяжелые одеяла. Гейл села на стул, принялась раздеваться. От ее дыханья в воздухе парили желанные призраки. Когда сапоги стукнулись об пол, отвалились комки засохшей грязи. Сверху кучкой упали джинсы и носки. Гейл еще пошебуршилась босиком, потерла себе плечи и руки, поглядывая сверху на кровать.

Ри раздвинула одеяла, похлопала по простыне, сказала:

— Одно полешко гореть будет недолго.

~~~

Требовался один навык — молчать. День разгорался, а по всему клубку узловатых веток серые белки притаились совершенно недвижно. Их тревожил любой звук, и всякий — ненадолго. В рассветном воздухе еще держался ночной холод, но ветра не было, и белки скоро перестали бояться нового дня, зашевелились в ветвях. Легкое мясо на стол — и требуется для этого только молчание да маленькая пуля.

Ри с мальчишками сидела, опираясь спиной на толстый поваленный дуб, под попы они нагребли листвы, ботинки упирались в тонкие лоскуты снега. Понизу деревья еще были в тени, а верхние ветки им уже грело свежее солнышко. Ри заметила белку — та стояла столбиком на высокой солнечной ветке, — медленно подняла ружье, пальнула. Белка смертельно заверещала и крутнулась вокруг ветки, задние когти в последней хватке царапали кору, затем вялым комком упала наземь. Гарольд кинулся было подбирать добычу, но Ри его удержала. Покачала головой, прошептала:

— Пусть лежит. После выстрела они разбегутся по норкам, но если будешь сидеть тихо, скоро опять вылезут. Нам еще две надо.

Ружье она передала Сынку, и они откинулись на ствол — ждать дальше. Носы у мальчишек были красные, и Ри жестами показала, чтобы не шмыгали, а дождались, пока сопля набухнет, а потом резко сморкнулись. Сынок увидел, что белка лежит на толстой ветке, но выстрелил слишком низко, полетели только щепки коры. Он нахмурился и передал ружье Гарольду. Солнце встало, тени деревьев потянулись вширь через прогалины. Пуля Гарольда не попала ни в белку, ни в дерево — просто ужужжала вдаль, впустую. Ри сбила еще одну, и Гарольд поморщился, когда белка, повизгивая и слабо цапая когтями воздух, падала. На лету она ударилась о несколько веток, отскочила, приземлилась на бревно. Следующим выстрелом Сынок поразил цель в зад, белка стукнулась о землю и неловко поползла прочь по снегу и зимней ежевике.

Ри подтолкнула Гарольда:

— Эту можешь догнать. У них зубы и когти, поэтому надень перчатки, когда будешь брать.

— Она же еще живая!

— Подцепи ей голову двумя пальцами и дерни — как курице.

— Она маму зовет!

Сынок встал и потоптался, чтоб ноги ожили, натянул желтые кожаные перчатки, пошел к раненой белке, что билась на снегу, заляпанном кровью.

— Сам возьму — все равно она моя.

Белка задыхалась, попискивала — зло, жалко или и так и этак. Сынок присел над ней, накрыл ей головку рукой и дернул, чтоб отъединилась от тела, но череп остался бы в шкуре. Посмотрел, как маленькая грудь трепыхнулась в последний раз, потом собрал остальных и принес, держа за хвосты.

Ри сказала:

— Можно связку сделать, если много наберется. Смотрите, вот тут эти косточки — за вроде как бы лодыжкой такой. Между ними можно дырку проколупать, пропустить проволоку, как у рыбы, но сегодня связка нам ни к чему. Их у нас не столько.

Гарольд сказал:

— Дай я одну понесу.

Солнце стояло выше, хотя свет до земли еще не прорвался. Тропинка была узкая, а на северном скате обледенела. Этот дикий участок принадлежал Бромонтам, лес тут никогда не валили, поэтому здесь еще стояли самые старые деревья в округе. Вполне обычными были волшебно толстые башни дубов, у которых сучья разрослись, приятно подбоченившись. Орешник, платаны и прочее тоже преуспевали. Чуть повыше росла последняя в округе роща местных сосен, и весь этот старый лес очень привлекал жуликов с пилами. Продав его, можно было, наверно, выручить немалую кучу долларов, но первый Бромонт понимал — и передал это потомкам, — что подлинной ценой такой продажи будет гибель их дома, и, несмотря на скудные и трудные годы, ни одному поколению пока не захотелось причинить такого вреда семейной земле. Дед Бромонт много-много раз, по преданиям, гонял с винтовкой лесных браконьеров, и хотя папа никогда особо не стремился размахивать пушкой в защиту деревьев, если требовалось, он тоже заряжал ружье и гонял.

Сынок сказал:

— Слушай, а у меня в дырочку мизинец проходит. И глубоко так залазит.

— Только лизать теперь его не вздумай.

— Я, кажется, пулю нащупал.

Они перевалили через гребень, завтрак у них болтался в руках за хвосты, направились к дому внизу. Из трубы плыл дым. За ручьем Милтон, матерясь, заводил остывший упрямый грузовик, а другой Милтон колотил по двигателю разводным ключом. Ри не отрывала глаз от своего берега ручья, вела мальчишек по изгибам мокрой тропы к дому с тыльной стороны.

Гарольд сказал:

— Ри, а они жарить или тушить?

— А вам как больше нравится?

Оба мальчишки ответили:

— Жарить!

— Тогда ладушки. Будет жареха. Может, и с галетами, если у нас для теста все есть, сверху накрошим. Но первым делом их надо почистить. Сынок, тащи разделочную доску. Она, по-моему, до сих пор под стенкой сарая стоит сзади. Гарольд, а ты дуй за ножом — сам знаешь, какой мне нужен.