Книга Я была рядом - Николя Фарг

С каждым днем между нами устанавливается все более тесный виртуальный контакт. Каждое слово отражает наш внутренний самоанализ, желание найти в нас самих то, что мешает нам жить, слова будто становятся почетными орденами, которые мы вручаем друг другу в знак взаимного доверия. Создается ощущение, что мы готовим идеальную виртуальную почву для реального будущего. В течение дня она посылает мне эсэмэску со стихами Пессоа, спрашивает, что я больше люблю, море или горы, душ или ванну, машины или поезда, и еще люблю ли я оливковое масло, собак, девушек, которые красятся, стринги, группу Orishas. Я рассказываю ей о своем детстве, о том, как смеркается, когда возвращаешься воскресным вечером с пляжа в Танамбо, о гигантской полной луне, об ураганных ветрах, срывающих рога с зебу (шутка), о запахах в сезон дождей; я спрашиваю у нее, что она любит больше, картошку фри или пюре, ненавидит ли она футбол, любит ли мужчин в костюмах с галстуком, как она относится к Дебюсси. Она дарит мне невыразимое счастье. Несмотря на огромное расстояние между нами, ее присутствие в моей жизни дает мне уже забытое ощущение мира, легкости, простоты, нежности, света. Все, что касается Италии, заставляет меня думать о ней и о километрах, которые нас разделяют: хозяин одного из итальянских ресторанов в Танамбо, говорящий по-итальянски; изображение «феррари» на футболке какого-то прохожего; итальянская марка стиральной машины; интервью с итальянским политиком в восьмичасовых новостях; торжественное появление папы на своем балконе в Риме; корешок книги Примо Леви на полке муниципальной библиотеки в Танамбо. Доходит до того, что я представляю себе Алису, когда смотрю по «Евроспорту» футбольный матч в Монте, я говорю себе, что Алиса, должно быть, сейчас в двух-трех километрах от стадиона. Я погружаюсь в воспоминания о Романце, о волшебном послеполуденном свете, о лете, о начале сентября, о тенях, гуляющих по ее комнате, о раскрытом окне, о раздетых любовниках, о ночи, о ее лице, о целой вечности в ее улыбке. Эти картинки для меня как наркотик, они погружают в забытье, но, исчезая, обостряют чувство одиночества, ранят и оставляют боль в пустующем сердце.

Сама того не подозревая, она восстанавливает мою связь со средиземноморским раем, солнечным краем моего детства, заставляет задуматься о моих латинских корнях. Я вспоминаю смешные фильмы шестидесятых, снятые летом на Лазурном Берегу: автомобили с открытым верхом, все залито солнцем, а в качестве звукового фона — стрекот цикад. Я вспоминаю ту Италию, которую видел в «Разине», вспоминаю итальянские боевики, «Жан де Флоретт» и «Манон с источника», черно-белый «Дон Камилло», я вспоминаю о Марокко в «Ста тысячах долларов под солнцем», о солнце в «Плате за страх», о фильмах Филиппа Де Брока, об итальянских фильмах, разумеется, тоже, о тех, где действие происходит в Италии и где так много солнца, вроде «Запаха женщины» с Витторио Гассманом, а еще о пальмах на варских вокзальчиках, безлюдных в августовский полдень, о летних расписаниях поездов, вывешенных на пристанях, куда причаливает рейдовый катер из Фарона, о живописных беседках, о походах в «Перекресток» за продуктами для семейного барбекю, о Провансе, о прогулках по пляжу, о выгоревших на солнце волосах, о привкусе морской соли на коже после купания, о подростках, что сидят на краю бассейна и предаются мечтам, надышавшись ароматом приморских сосен, о том, как мы в шлепанцах разгуливали по виноградникам, о теннисных матчах, которые мы играли по пояс голышом, о Любероне, о море, о тропинках на берегу, о Порке-роле, о том, как здорово купаться в полночь, о греческих островах, о пирожках с кальмарами в Тарифе. Алиса ассоциируется у меня с солнцем, даже не обязательно со средиземноморским, а вообще с солнечным светом и с эпохой семидесятых, когда всем жилось лучше, небо висело ниже, на планете было просторнее, тише, а я был мальчишкой; когда я думаю о ней, мне представляется целый океан оливкового масла где-нибудь в Леванте, туманное утро 1979 года, обед у бассейна в отеле «Лагуна», в поросшем кустарником Сенуфо июльским днем 1982 года, когда многочасовое созерцание облаков на небосклоне привело меня к мысли о далеком идеальном нездешнем мире — мире пейзажей и небесного света, похожем на наш, но чужом, неземном, мире, которого я никогда не увижу. Когда я думаю о ней, меня начинает тянуть в путешествие — в Бразилию, Португалию, на острова Тихого океана. Мне кажется, что с ней мне не надо ничего искать, с ней у меня и так будет весь мир. Понимаешь теперь, что значит для меня Алиса и мысли о ней?

И знаешь, что меня больше всего радует? То, что не я один мечтал. Недели через две после моего возвращения домой она посылает мне письмо на восьми страницах, напечатанных весьма убористым шрифтом. В графе «Тема» она пишет: «Devo raccontare una storia»[7]. И она рассказывает по-итальянски о нашей встрече, это что-то вроде ремейка моей версии, женская точка зрения, понимаешь? Это письмо очень повлияло на мое отношение к Алисе, точнее, на мое восприятие Алисы. В этом письме мне открылись ее подлинные чувства ко мне, и эта откровенность помогла мне лучше разобраться со своими чувствами к ней. Прочитав ее письмо, я наконец смог осознанно сказать себе: «Она мне по-настоящему нравится. Я люблю ее». Почему? Во-первых, потому, что она прекрасно пишет. Разумеется, ты спросишь, как же я разобрался с итальянским? Очень просто. Я одолжил у Клаудио маленький словарик (Клаудио — это один знакомый парень, который ездит на синей «хонде»), так вот с этим словариком я все понял. Алиса очень тонко чувствует и описывает все тоже очень тонко, она смотрит на вещи зрело и вместе с тем очень непосредственно, эмоционально, серьезно, но с юмором. Письмо, если ты умеешь внимательно читать, — это зеркало, отражающее интеллектуальные и духовные способности автора, лучшая визитная карточка, лучший переводчик, лучший глашатай, лучший детектор лжи. Некоторые ее фразы я запомнил наизусть, например: «Одинокая, неприкаянная, я, словно волна, плыву по асфальту, не слыша шума внешнего мира», или: «Парадоксальное сочетание, казалось бы, несовместимых чувств мешает мне воспринимать себя такой же, какой я была еще два дня назад», или: «Двадцать четыре часа идеальной страсти», или: «Каждый из нас защищен взаимной анонимностью», или: «Тревожные бесконечные часы», или — на этот раз я перепишу итальянские слова без перевода, а ты просто послушай, как это красиво: «Tutti е due stravolti dalle nostre stesse emozioni ci contorcevano nei nostri desideri per riuscire a non dire cit che non doveva essere detto». Понимаешь? Правда, это красиво? Она часто использует довольно сложные прилагательные, например «лабильный», и я спрашиваю себя, насколько итальянский язык в разговорной речи более изощренный, чем французский, а может, это просто ее манера выражаться? В общем, своим письмом она, по сути, подтвердила, что окончательно покорена. Не знаю, может, я ждал этого подтверждения, чтобы закусить удила. Пожалуй, именно своими словами, свидетельствующими одновременно об умении подняться над вещами и приблизиться к ним вплотную, она выиграла джекпот в моем сердце. К тому же впервые в жизни обо мне кто-то написал, я будто стал персонажем, меня словно придумали заново. То есть вместо меня самого появился какой-то другой человек, который как бы был мной, но с дополнительными физическими и психологическими качествами, до сей поры мной не замеченными и тем не менее абсолютно верно определенными. Таким образом, ты словно заново себя открываешь, видишь свои любимые словечки, жесты и прочие штуки, к которым привык, выпукло, под углом зрения другого человека. Это забавно: мы с Алисой на огромной дистанции, но одновременно очень близко друг к другу. Понимаешь, о чем я? Да уж, эта игра того стоит, уверяю тебя. Приведу тебе еще один кусочек из нее, который я помню наизусть: «Он прошел по площади, утопающей в солнечных лучах, медленно, легко двигался вперед, одетый словно в мерцающий свет; зеленые глаза, тонкие черты умиротворенного лица, длинные светлые волосы, как у ангела или разбойника». Такие тексты поднимают настроение, да? Она описывает ночь, которую мы провели вместе, наши объятия, наше соединение. Это красиво, это любопытно: женщина описывает свое сексуальное удовольствие совершенно иначе, чем мужчина, у нее другие критерии. Мне было лестно вновь оказаться в роли прекрасного принца — это тем более приятно для человека, много месяцев подряд игравшего роль рогатого кретина, скверного мужа и никудышного любовника. Знаешь, больше всего в ее описаниях мне понравилось внимательное, пристальное отношение ко мне, любование или даже… любовь. Я понимаю, что глупо и рискованно говорить о любви после парочки встреч в скверике, секса и нескольких писем, но так я чувствую.