Книга Зеркальное время - Вольфганг Хольбайн

Можно было принять все вчерашнее за дурной сон, но откуда тогда царапины и порезы? И откуда он мог знать Рогера еще до того, как вернулся в отель и услышал от Гордона и отца всю эту историю?

Он почти машинально направился к лотерейной будке, которую к этому времени уже открыли. При этом он не собирался играть в лотерею, зная, как мала вероятность вытянуть главный или хотя бы стоящий упоминания приз. Уж лучше просто пойти и купить такой приз. К тому же Юлиан был невезучий и за всю свою жизнь ни разу ничего не выиграл.

Тем более удивительно было, что рука его сама по себе скользнула в карман и извлекла оттуда несколько монет. Он выложил их на стол, сунул руку в желтое пластиковое ведерко, услужливо подставленное лотерей­щиком, и достал три билетика. Он развернул первый.

Главный выигрыш — было написано на нем.

Юлиан уставился на эту желтую бумажку, не веря своим глазам, и лотерейщик обежал вокруг стола, чтобы заглянуть ему через плечо.

— Э! — сказал он. — Вот это везение! Первый же билет — и сразу главный выигрыш. Ну, выбирай. — Он указал на кучу всякой дряни: там были дешевые плейеры, еще более дешевые радиоприемники с Тайваня, вряд ли способные проработать до первой замены батареек, ко­робочки со столовыми приборами из дешевого металла, простенькие кофейные сервизы, а также множество мягких игрушек всех размеров и расцветок.

— Почему же ты не вскрываешь остальные билети­ки? — спросил лотерейщик, подмигивая ему. — Может быть, ты выиграешь еще что-нибудь. Самое начало лотереи, еще ничего не разобрали.

Юлиан развернул второй билет. Главный выигрыш — было написано на желтой бу­мажке.

Ух ты! — сказал лотерейщик. — Ну, это я просто не знаю... Вот уж счастливчик-везунчик! Ну, давай сразу третий.

Вид у него был очень растерянный, несмотря на показную радость. Юлиан испугался. Что-то здесь было не то. Дрожащими пальцами он открыл третий билет.

Главный выигрыш.

Лотерейщик опешил. С секунду он смотрел на Юлиана почти враждебно, потом сунул руку в свое ведерко, захватил целую пригоршню билетов и начал вскрывать их один за другим. Все без исключения оказались пустыми.

— Ну и ну! — пробормотал он. — Такого еще никогда... Я занимаюсь этим уже тридцать лет, но такого не видел ни разу. Знаешь что? За свое везение ты получишь у меня особый, специальный приз! Погоди минутку!

Он исчез в своем вагончике и вскоре вернулся, зажав под мышкой сверток в коричневой бумаге.

— Это нечто совершенно особенное, — сказал он, раз­ворачивая бумагу. — С тех пор, как мой отец передал мне дело, а он, в свою очередь, тоже получил его от своего отца, он постоянно твердил мне, что я должен отдать его тому, кто этого действительно заслуживает. Ты должен смотреть за ним как следует. Он очень, очень ценный. Вот!

Юлиан взглянул на то, что обнаружилось под оберткой, и лицо его побелело.

Это был тролль.

Фигурка высотой сантиметров в тридцать была сделана из темно-коричневого плюша, во многих местах уже потертого. Одно острое лисье ухо наполовину оторвалось, и под ним виднелась соломенная набивка. Но вид у этого тролля был отнюдь не убогий. Как, впрочем, и не злой.

— Ну как? — спросил лотерейщик. — Нравится? Он твой. Я тридцать лет ждал того дня, когда придет его настоящий владелец.

Юлиан с сомнением взял фигурку тролля. Она ока­залась гораздо тяжелее, чем можно было ожидать.

— Он... очень красивый, — сказал Юлиан. — Спасибо!

— Смотри за ним хорошенько, — напомнил лотерей­щик. — Он очень ценный. Таких уже давно не делают.

— Большое спасибо, — еще раз сказал Юлиан, прижал тролля к себе и повернулся, чтобы идти, но через несколько шагов оглянулся.

Позади него не было никакой лотерейной будки.

На том месте, где она только что стояла, теперь находился павильон с автоскутерами, который еще не открылся. Маленькие электрические машины стояли при­крытыми. Дождевая вода собралась в углублениях бре­зента, а на металлические поверхности налипло много мусора и обрывков бумаги.

Юлиан в ужасе посмотрел на свои руки. Тролль все еще был у него.

Дело приобретало самый зловещий характер. Мальчик отшвырнул плюшевого тролля, и тот упал в лужу. Юлиан ринулся бежать и завернул в первый попавшийся па­вильон. Дрожащими пальцами он отсчитал входную плату и только потом заметил, куда попал.

Это было одно из тех заведений, которые не часто встретишь на ярмарке, их называют фрек-шоу. Здесь были выставлены всевозможные аномалии и уродства — людей и животных.

Юлиан не испытывал тяги к такого рода зрелищам. Ему было мучительно стыдно пялить глаза на бедных уродцев. Но перед лицом чужих несчастий бледнели и казались смешными собственные.

Он не хотел заходить, но еще меньше ему хотелось выходить наружу, на эту заколдованную ярмарку с ло­терейной будкой, которая растворилась в воздухе. И он присоединился к немногим посетителям этой кунстка­меры. Она была разделена на отсеки. В первом отделении были выставлены всевозможные уродства в стеклянных банках: болезненно измененные или искалеченные органы, мозг убийцы-маньяка, сделанный, правда, из воска, — Юлиан сразу это понял, — нерожденный младенец с че­тырьмя руками и тому подобное. Мальчик вздохнул с облегчением, когда миновал этот отсек и очутился во втором, более просторном.

Здесь было несколько небольших боксов, устланных соломой, как свиные стойла, и примерно с таким же запахом. Свет был приглушен до минимума — не только ради зловещей мрачности, но и для того, чтобы зрители не увидели лишнего.

Тем не менее Юлиан разглядел, что большинство из так называемых монстров — чистой воды фальсифика­ция. Например, горилла-людоед была не чем иным, как мужчиной в обезьяньей шкуре и в гриме, татуировки на теле другого «экспоната» оказались переводными кар­тинками, а пигмея-людоеда из джунглей Новой Зеландии изображал худой мальчишка, подсмугленный обувным кремом.

Интерес представлял только последний бокс.

На низенькой скамеечке, скорчившись, сидело нечто, в чем Юлиан не сразу опознал человеческое существо, состоявшее, казалось, из одних шрамов, хрящей и оро­говевшей темно-коричневой кожи. Табличка на стене извещала, что этот бедняга — человекочерепаха, и при­водила душераздирающую лживую историю, на которую Юлиан даже времени тратить не стал. Взгляд его был прикован к этой чудовищной фигуре на скамеечке.

Какая-то женщина рядом с ним ахнула и прижала ладони к лицу, другая выбежала вон, но остальные глазели или хихикали, указывая на человекочерепаху пальцем.

В горле у Юлиана застрял ком. Человеческими на этом лице были только глаза. Нежные карие глаза, как у подранка косули.

Кто-то приставил к стене за спиной человекочерепахи большое зеркало, чтобы от внимания любопытных не ускользнула ни одна подробность безобразного тела. Од­нако Юлиан увидел в зеркале отражение сидящего на скамье совершенно нормального мужчины с седыми во­лосами и печальными глазами; плечи его были низко опущены под грузом боли и унижения, на лице застыло выражение неразрешимой печали. Он был очень стар, невозможно было даже приблизительно определить его возраст. Юлиан попытался представить себе, какая жес­токая судьба могла привести его сюда. А ведь когда-то он, наверное, жил нормально, имел даже семью, жену и детей, но потом что-то случилось, жизнь отторгла его, и он, отверженный мира, очутился здесь, в единственном месте на земле, где у него еще было право на сущест­вование.