Книга Не для взрослых. Время читать! - Мариэтта Чудакова

Кружком означен не всегда;

Он прежде город был опальный,

Теперь же, право, хоть куда.

Там есть три улицы прямые,

И фонари, и мостовые,

Там два трактира есть, один

Московский, а другой Берлин.

Ну и конечно – скука: в те времена принято было, чтобы поэты в стихах непременно жаловались на скуку жизни (и не в маленьком городке, а в губернском городе Тамбове и в великосветском Петербурге):

Но скука, скука, Боже правый,

Гостит и там, как над Невой,

Поит вас пресною отравой,

Ласкает черствою рукой.

Но вот все оживилось – в Тамбове должен зимовать уланский полк! Девицы и дамы только и любуются посадкой кавалеристов – усатых уланов и молодых корнетов, поселившихся в городской гостинице.

Против гостиницы Московской,

Притона буйных усачей,

Жил некто господин Бобковский,

Губернский старый казначей.

Описывается его старый дом —

Меж двух облупленных колонн

Держался кое-как балкон.

..............................................

Хозяин был старик угрюмый

С огромной лысой головой.

От юных лет с казенной суммой

Он жил, как с собственной казной.

Только не подумайте, что был казнокрадом! Бывало, конечно, и такое, но уж не поголовно; вообще-то брали расписку – и с казначеев, и – с членов их семьи! – что не тронут казенные деньги и не будут отдавать их в рост...

В пучинах сумрачных расчета

Блуждать была его охота,

И потому он был игрок

(Его единственный порок).

А жена его – молода и привлекательна:

В Тамбове не запомнят люди

Такой высокой полной груди:

Бела, как сахар, так нежна,

Что жилка каждая видна.

Долго ли, коротко ли, хоть и через окно, но между нею и одним уланом назревают нежные отношения. И уже супруг застает его перед ней на коленях... Но вместо вызова на дуэль присылает... приглашение на игру в карты – на вистик (вист – это сложная карточная игра на деньги – в ней нужны обычно четыре партнера). Идет игра. Казначею не везет.

Он взбесился

И проиграл свой старый дом,

И все, что в нем или при нем.

Но остановиться, естественно, не может – на то и игрок.

Он проиграл коляску, дрожки,

Трех лошадей, два хомута,

Всю мебель, женины сережки,

Короче – все, все дочиста.

Он просит у гостей вниманья.

И просит важно позволенья

Лишь талью прометнуть одну,

Но с тем, чтоб отыграть именье,

Иль «проиграть уж и жену».

О страх! о ужас! о злодейство!

И как доныне казначейство

Еще терпеть его могло!

Всех будто варом обожгло.

Улан один прехладнокровно

К нему подходит. «Очень рад, —

Он говорит, – пускай шумят,

Мы дело кончим полюбовно,

Но только чур не плутовать,

Иначе вам не сдобровать!»

Нет места для передачи всей этой сцены, описанной Лермонтовым, —

...И вся картина перед вами,

Когда прибавим вдалеке

Жену на креслах [4] в уголке.

Ну, словом, казначей проиграл улану обещанное. И дальнейшее я с давних пор люблю в этой поэме больше всего:

Тогда Авдотья Николавна,

Встав с кресел, медленно и плавно

К столу в молчанье подошла —

Но только цвет ее чела

Был страшно бледен. Обомлела

Толпа. Все ждут чего-нибудь —

Упреков, жалоб, слез... Ничуть!

Она на мужа посмотрела

И бросила ему в лицо

Свое венчальное кольцо —

И в обморок.

А вот уж что было дальше – вы прочитаете сами. Лермонтов должен быть в каждом доме. Не так уж много в России таких поэтов.

3 В восьмом классе – то есть в 13 – 14 лет – я сходила с ума (как и положено) от его любовных стихов. В моей тетрадке тех лет их выписано немало. Почему-то переписывать своей рукой волнующие строки очень хотелось. И на большой перемене у моей последней парты собиралось восемь-десять любительниц стихов, и я читала («с выражением») иногда по несколько строф из стихотворения, иногда – только одну строфу (я выписывала с разбором!..):

Я не унижусь пред тобою.

Ни твой привет, ни твой укор

Не властны над моей душою,

Знай, мы чужие с этих пор!

Иногда это было длинное стихотворение, которое девочки слушали не дыша:

Я к вам пишу случайно; право,

Не знаю как и для чего.

Я потерял уж это право.

И что скажу вам? – ничего!

Что помню вас? – но, Боже правый,

Вы это знаете давно;

И вам, конечно, все равно.

И знать вам также нету нужды,

Где я? что я? в какой глуши?

Душою мы друг другу чужды,

Да вряд ли есть родство души.

Ах, как трогали нас, четырнадцатилетних, эти горестные и горькие строки! Через несколько лет, уже на филологическом факультете того самого Московского университета, в котором учился и Лермонтов, я узнала, что стихотворение обращено было к Вареньке Лопухиной, тогда уже Бахметевой. Четыре года после их встречи и взаимной влюбленности она ждала от Лермонтова каких-либо шагов. И, не дождавшись, вышла в двадцать лет (тогда это был едва ли не предельный возраст для барышни на выданье) за немолодого и, видимо, безразличного ей Бахметева. Лермонтов горевал; посвятил ей немало стихотворений, рисовал ее портреты – карандашом и акварелью. «Валерик» написан на Кавказе, куда офицер Лермонтов был выслан, именно в том 1840 году, когда он был прямым участником боевых действий. Стихотворение написано через пять лет после замужества Лопухиной; у нее была уже трех– или четырехлетняя дочь. И как печально-смиренен конец стихотворения (не напечатанного, заметим, при жизни поэта):