Книга Шпион, выйди вон - Джон Ле Карре

В приливе энергии Смайли вырвался вперед и, пыхтя и опережая Лейкона, продвинулся по тропинке в направлении загона.

– Ну обратитесь в конкурсную комиссию! – воскликнул он. – Обратитесь в Службу безопасности. У них там есть специалисты, они смогут это сделать.

– Министр не пойдет на это. Вы прекрасно знаете, как он и Аллелайн относятся к конкурсной комиссии. Совершенно определенным образом, если можно так выразиться. Сборище бывших администраторов колоний, копающихся в документах Цирка: вы с таким же успехом можете привлечь армию для расследования на флоте.

– Неудачное сравнение, – возразил Смайли. Но у Лейкона, как у любого хорошего чиновника, было наготове другое:

– Очень хорошо, Министр скорее смирится с прохудившейся крышей, чем позволит всяким проходимцам растащить свой замок по кирпичику. Это вас устроит? У него есть железное возражение на этот счет, Джордж. У нас действующие агенты по всему миру, и я не дам за них и ломаного гроша, если господа из Службы безопасности станут влезать в их дела.

Теперь Смайли обернулся и замедлил шаг.

– Сколько?

– Шестьсот плюс-минус пару человек.

– А по ту сторону «железного занавеса»?

– По документам – сто двадцать. – Цифры, факты любого рода Лейкон всегда выдавал без запинки. Они будто были крупинками золота, которые он намывал из серой бюрократической почвы. – Насколько я могу понять из финансовых отчетов, почти все они сейчас активно работают. – Он сделал длинный прыжок. – Так я могу сказать ему, что вы возьметесь, так ведь? – протянул он довольно небрежно, словно этот вопрос был пустой формальностью, разрешив которую можно поставить галочку. – Вы возьмете эту работу, вычистите конюшни? Можете копать в любом направлении, просить все, что вам необходимо. В конце концов, это ваше поколение. Наследство, которое остается после вас.

Смайли толкнул калитку загона и захлопнул ее за собой. Теперь они стояли друг против друга, их разделял шаткий каркас. На порозовевшем лице Лейкона появилась заискивающая улыбка.

– Почему я говорю «Эллис»? – спросил он риторически. – Почему я говорю о деле Эллиса, в то время как беднягу звали Придо?

– Он работал под именем Эллиса.

– Да-да, конечно. Столько скандалов тогда было, забудешь все детали.

Промах. Покачивание правого предплечья. Выпад. – Он ведь был другом Хейдона, не вашим?

– Они вместе учились в Оксфорде до войны.

– Ив Цирке все время в одной упряжке. Знаменитый тандем Хейдон-Придо.

Мой предшественник постоянно это подчеркивал. – Он повторил:

– Но вы никогда с ним не были близки?

– С Придо? Нет.

– Я имею в виду, он вам не родственник?

– Упаси Бог, – выдохнул Смайли.

Лейкон вдруг снова почувствовал нерешительность, но усилием воли заставил себя не отрывать пристального взгляда от Смайли.

– У вас нет каких-нибудь эмоциональных или других причин, которые мешают вам выполнять это поручение? Вы должны высказать все начистоту, Джордж, – подчеркнул он озабоченно, как будто единственное, чего он хотел от Смайли. – это то, чтобы он высказался начистоту. Оливер выждал секунду, а затем довел свою мысль до конца:

– Хотя я не вижу серьезных аргументов для отказа. В нас всегда есть какая-то часть, являющаяся всеобщим достоянием, не так ли? Общественный договор – это палка о двух концах, и я уверен, вы всегда знали об этом. Так же, как и Придо.

– Что это значит?

– Ах ты, Господи, в него стреляли, Джордж. Пуля в спине может считаться чем-то вроде жертвоприношения, не правда ли, даже в вашей сфере?

Смайли стоял в одиночестве у дальнего края загона под деревьями, с которых капало, стараясь привести в порядок свои эмоции и отдышаться. Как застарелый недуг, раздражение застало его врасплох. Со времени своей отставки он постоянно пытался отрицать его существование, избавляясь от всего, что могло вызвать гнев: газет, бывших коллег, сплетен вроде мартиндейловских. После того как он всю жизнь усиленно эксплуатировал свои незаурядные мозги и казавшуюся безграничной способность запоминать, сейчас он всецело посвятил себя профессии забывания. Раньше он насиловал себя в чисто научных интересах, что служило довольно неплохой разрядкой при работе в Цирке. Но сейчас, когда он остался без места, это стало не нужно, абсолютно не нужно. Он готов был закричать: «Не нужно!»

«Сожги все это, – как-то услужливо предложила ему Энн, имея в виду его книги. – Подожги весь этот дом. Но только не занимайся ерундой».

Если под словами «заниматься ерундой» она подразумевала «приспособиться», то она была права, истолковывая его намерения таким образом. Он пытался, действительно пытался, по мере приближения к тому, что в рекламах страховых компаний с удовольствием называют закатом жизни, стать всем, чем должен быть образцовый рантье, хотя никто, и менее всего Энн, не поблагодарил его за эту попытку. Каждое утро, когда он вставал с кровати, каждый вечер, когда он ложился в нее (как правило, в одиночестве), он повторял себе, что никогда не был незаменимым. Он заставил себя признать, что в те последние жалкие месяцы карьеры Хозяина, когда бедствия следовали одно за другим с головокружительной быстротой, он был виноват в том, что не видел истинного положения вещей. И если старый профессионал все-таки восставал в нем и говорил: «Ты з н а е ш ь , что положение ухудшается, т ы з н а е ш ь , что Джима Придо предали, – и что может быть более красноречивым свидетельством, чем пуля, даже две пули, в его спине?» – «Хорошо, – отвечал он, – предположим, его и вправду предали. Думаешь, он был прав?» «Это пустое тщеславие – считать, что один толстый шпион преклонных лет – единственный человек, который в состоянии спасти мир», – говорил он сам себе. Или в другой раз: «Я еще никогда не слышал, чтобы кто-то ушел из Цирка, завершив все свои дела».

Только Энн, хотя она и не могла читать его мысли, отказывалась признавать его открытия. Она была на самом деле довольно страстной, насколько женщины могут быть страстными в деловых вопросах, вынуждая его возвращаться и браться за то, что он уже когда-то бросал, никогда не сворачивать в сторону в угоду легким доводам. Нет, конечно, она не знала всех тонкостей, но какую женщину хоть когда-нибудь останавливал недостаток информации? Она чувствовала. И презирала его, когда он действовал вразрез с ее чувствами.

И теперь, в тот самый момент, когда он уже почти начал верить в свою собственную догму, верить в подвиг, который не стал менее значимым из-за страсти Энн к безработному актеру; как еще можно назвать то, что сборище призраков из его прошлого – Лейкон, Хозяин, Карла, Аллелайн, Эстерхейзи, Бланд и, наконец, сам Билл Хейдон – вломилось в его скорлупу и весело сообщает ему, втягивал его обратно в тот самый сад, что все то, что он называл пустой суетой, есть на самом деле правда?

«Хейдон», – повторил он про себя, не в состоянии больше сдерживать воспоминаний. Даже одно это имя стало для него потрясением. «Я слышал, у вас с Биллом когда-то было в с е общее», – сказал Мартиндейл. Он уставился на свои пухлые руки, наблюдая, как они дрожат. Слишком стар? Бессилен? Боится начать расследование? Или боится того, до чего он докопается в конце концов?