Книга Экспансия-3. Аргентинское танго - Юлиан Семенов

— Э, бросьте, — Штирлиц махнул рукой, — фонды не облагаются налогом, можно спрятать десяток миллионов долларов от ищеек из финансового ведомства, да и потом реклама, связанная с благотворительностью, даст неплохую прибыль, нет?

— Вы американец, — утверждающе заметил Краймер. — Не отказывайтесь.

— А кто сейчас отказывается от вашего зеленого картона? Победители, денег тьма, девушки, — Штирлиц кивнул на Мэри и Хэлен, которые прилаживали лыжи, — хорошенькие, дурак откажется… Ладно, хватит болтать! Представители мистера «Кука» должны оценить своими задницами крутизну, а вы неверно приладили лыжи, давайте помогу.

Он опустился перед женщиной на колени, взял ее левую лодыжку, вогнал ботинок в крепление, затянул и вдобавок обвязал кожаной тесемкой; в сумочке, которая служила ему одновременно и поясом, у него были медикаменты, ремешки, мазь против ожога и плоская фляжка со спиртом.

— Теперь не жмет? — спросил Штирлиц. — Удобно?

— Было бы прекрасно, наладь вы мне и правую ногу таким же образом.

Штирлиц поднял голову; зрачки у женщины стали громадными, подрагивающими; неужели кокаин, подумал он, или муж опостылел; роман на склоне, отдушина на полгода, будет что вспомнить; все же женщины тоньше нас, они подданные чувства, их безрассудство окаяннее нашего, а потому поэтичнее.

Штирлиц приладил ей и правую ногу, поднялся, задрал голову и крикнул:

— Солнце, давай! Время!

И, послушное ему, солнце разорвало радужные, легкие тучи; американцы дружно зааплодировали.

Ганс шепнул:

— Ну и сукин же ты сын, Макс.

— Мальчик, зависть погубила Сальери, а он был довольно одаренным композитором… Ну, «кукины дети», — Штирлиц обернулся к американцам, — признавайтесь, кто из вас хоть раз стоял на лыжах?

— Один раз я корячился, — сказал Краймер. — Но у меня ничего не вышло…

— Где это было?

— В прошлом году в Австрии, около Теплицзее, я там кончал армейскую службу…

Штирлиц посмотрел на Ганса; тот, однако, не спросил, в каком это месте было, кто тренировал, где останавливался американец; поди ж ты, а как много рассказывал про тамошние склоны; впрочем, катается он отменно плохо, так что, быть может, не хочет позориться передо мною.

— Кто вас тренировал? — спросил Штирлиц.

— Какой-то паршивый Фриц, наверняка эсэсовец, они все эсэсовцы, эти поганые фрицы…

— Это уж точно, — согласился Штирлиц, — что верно, то верно, особенно Бах и Моцарт…

Мэри засмеялась:

— Дик, вас умыли холодной водой из-под крана… Мой дедушка, кстати, был фрицем, самый настоящий немец из Гамбурга…

— Ладно, — Штирлиц отчего-то вздохнул. — Объясняю, как надо спуститься с этого склона живым. Все зависит от того, как вы меня будете слушать. Сначала давайте разберемся с палками. Смотрите, как надо продевать руку сквозь тесемки… Поняли? Если потеряете на склоне палку, то не сможете подняться, когда шлепнетесь. А это — конец, особенно после того, как задул ветер… Здесь это происходит в минуту: ясное солнышко, благодать, как вдруг заметет, ни зги не видно и ни хрена не слышно… Замерзнете за милую душу…

— Ну вас к черту, — сказал долговязый муж Мэри. — Вы инструктируете нас, словно мы приехали в крематорий.

— Простите, сэр, больше не буду, — смиренно ответил Штирлиц. — Но если вы потеряете палки и замерзнете, мне придется сопровождать вашу жену в ее траурном турне до Нью-Йорка… Я не хочу этого, право… Если же вам вообще не нравится моя манера — валяйте вниз и бегом к нашему конкуренту, сумасшедший Роберто станет спускать вас на руках, как Дюймовочку…

— Ты несносен, — сказала Мэри своему долговязому. — Мистер Брунн обладает — в отличие от тебя — чувством юмора. У тебя какая-то страсть делать всех людей похожими друг на друга… Продолжайте, Мэксим! Посмотрите, я правильно просунула кисть, чтобы не потерять палку?

— Вы умница. Прирожденная горнолыжница, — кивнул Штирлиц и обернулся к остальным. — Ну-ка, все поднимите руки! Молодцы! Понятливые. Теперь давайте-ка поглядите, что такое плуг… Это — основа основ первого дня обучения… Спуск с торможением — я это называю «плугом»… Вот, я поехал, наблюдайте!

Он оттолкнулся палками, чуть согнул ноги, словно приготовившись к прыжку, слегка развел их и, чуть не упершись кончиком правой лыжи в левую, начал соскальзывать вниз, придавливая опорную ногу так, что еле-еле ехал по довольно крутому склону, будто какой незримый тормоз сдерживал его там, где по всем законам физики человека должно нести вниз с устрашающей, всевозрастающей скоростью.

— Видите, — кричал Брунн, обернувшись к американцам, — смысл в том, чтобы держать корпус развернутым к склону, постоянно чувствовать ноги, собранность спины и радоваться тому, что вы управляете скоростью, а не она вами!..

— Камни! — закричала Мэри. — Вы врежетесь в камни!

— Я не врежусь в камни, — ответил Штирлиц, продолжая спускаться, — я приторможу, я помню, что в тридцати метрах должны быть камни, но я не боюсь их, потому что я разведу лыжи пошире и спокойно остановлюсь на самом крутяке! Вот здесь. Стоп! Видите, как легко я остановился? Понятно, как надо катить вниз моим плугом?

— Понятно, — прокричали американцы, только долговязый муж Мэри промолчал.

— А ну, валяйте ко мне! — скомандовал Штирлиц. — По очереди. Дик, начинайте, вы ж катались в австрийских Альпах? Вперед!

— Боюсь! Меня может понести. Вы зачем-то выбрали слишком крутой склон, — ответил Краймер. — На какой бок падать?

— Я вам запрещаю падать! Отталкивайтесь палками! Так! Молодец! Хорошо! Больше разводите ноги! Еще больше! Жмите на опорную лыжу! Еще! Еще! Еще! Молодец! Ну-ка, остановитесь! Вам не нужна левая нога! Поднимите ее чуток! Браво! Навалитесь на правую лыжу! Поворачивайте вверх! Молодец, Дик!

Краймер остановился возле него; лицо покрылось капельками пота, цепкий мужик, другой бы грохнулся, спуск, действительно, крутоват.

— Мэри, давайте вы!

— Боюсь, — прокричала американка.

— Все женщины боятся первого раза, а потом за уши не оттащишь, — Штирлиц хмыкнул. — Вперед! Молодец! Садитесь на попу! Ниже! Еще ниже! Ноги плугом! Отводите правую! Жмите на нее! Правую, говорю, правую! Носки вместе! Поворот на склон! Молодец, девочка! Браво!

Хэлен, конечно, шлепнулась сразу же; Штирлиц ожидал этого, малышка прежде всего думала о том, как она смотрится со стороны, а горные лыжи этого не терпят. Действительно, это настоящая, всепожирающая страсть, ей отдают себя без остатка, в противном случае получается сделка, пакость, брррр!

Штирлиц подскакал к ней по-оленьи, легко, вспомнил лицо колдуньи Канксерихи; ай да Гриббл, спасибо ему, все же шпионы добрые люди; чей только он шпион, неужели братство начало вербовать англичан? Побежденные подчиняют себе победителей? Парадокс нынешнего времени.