Книга Крестоносцы на Востоке - Михаил Абрамович Заборов

Он принял меры к тому, чтобы по возможности избавить византийские владения, через которые проходили рыцарские ополчения, от разнузданности латинян. Отряды печенегов, находившиеся на службе империи, получили приказ, сообщает Анна Комнина, «следовать и наблюдать за варварами и, если они станут нападать и грабить близлежащие земли, обстреливать и отгонять их отряды». Приказ этот неукоснительно выполнялся, о чем с раздражением упоминают латинские хронисты.

Опасаясь крестоносного воинства и воздвигая различные преграды на его пути, Алексей I вместе с тем не прочь был использовать силы незваных пришельцев с Запада в интересах Византии. Он решил склонить их вождей к принесению ему лепной присяги за все те земли, которые будут завоеваны крестоносцами и которые Византия ранее утратила в результате успехов сельджуков и других восточных народов: Малую Азию, Сирию и Палестину. Чтобы сделать главарей рыцарства сговорчивее, василевс (еще в то время, когда ратники божьи бесчинствовали па Балканах) начал наносить им — с помощью печенежской конницы ощутимые удары. Несколько отрядов Раймунда Тулузского было разгромлено византийцами близ Редесто: крестоносцы бежали с поля боя, бросив оружие и оставив поклажу.

Одновременно в ход было пущено все искусство византийской дипломатии: греки являлись ее непревзойденными мастерами. Император выслал навстречу отрядам крестоносцев своих чиновников, распорядившись, как пишет Анна Комнина, «дружелюбно встретить переправившихся (через Адриатику. — М. 3.), в изобилии поместить на их пути запасы продовольствия». Когда в ноябре 1096 г. буря выбросила на берег Гуго Вермандуа и его доставили в Константинополь, Алексей I, рассказывает дочь василевса, «принял его с почетом, всячески выражал ему свою благосклонность, дал много денег и тут же убедил стать его вассалом и принести обычную у латинян клятву». Этим был создан своего рода прецедент.

Однако навязать остальным главарям крестоносцев вассальные узы оказалось все-таки сложнее. Когда лотарингско-немецкое ополчение Готфрида Бульонского подошло 23 декабря 1096 г. к Константинополю и расположилось лагерем близ входа в залив Золотой Рог, возникла острая конфликтная ситуация. Герцог уклонился от ленной присяги византийскому императору, хотя от имени последнего его склонял к ней сам Гуго Вермандуа. Тогда Алексей I, отбросив в сторону дипломатические экивоки, оценил лагерь Готфрида IV печенежской конницей.

2 апреля 1097 г. произошла стычка императорских отрядов с лотарингцами: лучники Алексея I с константинопольских стен засыпали их градом стрел. Правда, по словам Анны Комниной, император якобы приказал «метить главным образом мимо», чтобы только устрашить латинян, но, как видно из ее же описания событий, вспыхнуло настоящее сражение, а отнюдь не его имитация: «Завязалась жестокая и страшная битва: упорно сражались и всадники вне города, и те, кто стоял на стенах. Самодержец ввел в бой свои собственные войска (личную гвардию. — М. 3.) и обратил латинские фаланги в бегство».

Крестоносцев основательно потрепали, и тогда Готфрид Бульонский вынужден был уступить: «Придя к нему (василевсу. — М. 3.), он дал ту клятву, которую от него требовали». По свидетельству Альберта Аахенского, Алексей I, согласно византийским обычаям, даже усыновил своего ленника. Ему отвалили много денег, устроили в его честь пышные пиры и вслед за тем поспешно переправили через Босфор. Вновь последовало распоряжение в изобилии доставлять всякое продовольствие крестоносцам, двинувшимся от Халкедона по дороге в Никомидию и разбивших затем свой лагерь в Пелекане.

Поспешность переправы имела свои причины: Алексей I не хотел допустить одновременного пребывания всех крестоносных ополчений под Константинополем, т. е. соединения, скопления варварской рати, которое грозило нарушить его замыслы. В особенности опасался император приближавшегося к столице войска исконного врага Византии — предводителя итало-сицилийских норманнов Боэмунда Тарентского. Однако именно Боэмунд, по крайней мере на первых порах, причинил императору менее всего хлопот. Его отряды прибыли к Константинополю 9 апреля 1097 г., и он, как говорит Анна Комнина, «понимая свое положение», без проволочек и колебаний согласился стать вассалом Алексея I.

Разумеется, императору пришлось тоже кое-чем поступиться: с таким коварным противником надо было действовать осмотрительно. Норманнский хронист, воспевавший подвиги Боэмунда в крестовом походе, напишет впоследствии, что его герой взял крест по мотивам религиозного свойства, считая поход на Восток «духовной войной». Куда более проницательный Алексей Комнин судил о намерениях норманнского предводителя вернее, нежели его западные панегиристы: во время переговоров о вассальной присяге он, по признанию того же хрониста, обещал предоставить Боэмунду территорию вблизи Антиохии «в 15 дней ходу длины и 8 дней — ширины». Подобное обещание в какой-то мере устраивало норманнского главаря, который, как пишет Раймунд Ажильский, «по честолюбию жаждал стать князем града Антиохии», хотя претендовал и на большее. Боэмунд добивался титула «великого доместика Востока», т. е. фактически командующего всеми военными силами Византии в Азии, но получил отказ.

Так или иначе, сделка была заключена. Впрочем, никакого значения своей присяге норманнский искатель добычи не придавал, хотя и рассыпался в дружеских уверениях («я пришел к тебе как друг твоей царственности»). Да и Алексей I, раздавая обещания и одаряя Боэмунда драгоценностями, сохранял бдительную подозрительность по отношению к новому вассалу, не собираясь — это показали дальнейшие события — всерьез принимать во внимание обязательства, вытекавшие для него самого из положения сюзерена.

В конце апреля войско князя Тарентского также было переправлено в Малую Азию.

В это время близ Редесто появилось внушительное ополчение Раймунда Тулузского. К Константинополю стали подтягиваться и другие рыцарские отряды. Под стенами столицы сосредоточились весьма крупные силы вооруженных паломников. Город переживал тревожные дни. Алексей I, правда, предусмотрительно позаботился о том, чтобы «спасители гроба господня» не наводнили столицу. Им разрешено было входить туда только небольшими группками. Но и такие меры предосторожности были малодейственными. На улицах нередко завязывались столкновения между греками и крестоносцами. Византийской аристократии рыцари казались дикарями, и своим поведением пришельцы словно старались поддержать эту репутацию: держались грубо, вызывающе, заносчиво. Так, во время приема в императорском дворце один из титулованных западных мужланов уселся на трон василевса. Пригороды Константинополя крестоносцы грабили, у греков отбирали продовольствие. Того, что предоставили власти, оказалось мало для прокормления прожорливой оравы воинов христовых, не склонных предаваться лишь коленопреклоненным молитвам в церквах, но зарившихся на все богатства огромного города. Он произвел на них сильное впечатление: не случайно капеллан Фульхерий Шартрский, участвовавший в походе и побывавший в Константинополе, оставил его насыщенное реалистичными деталями описание. И этот же благочестивый пастырь не устает восхищенно перечислять дары, полученные рыцарями от византийского самодержца, который выдал им «вволю из своих сокровищниц — и шелковых одеяний, и коней, и денег».

Льстя одним, задабривая посулами и одаривая других, умело скрывая собственные страхи и опасения, Алексей I твердо вел свою линию: добивался от главарей христова воинства клятвы в том, что все города