Книга Хорошие люди. Повествование в портретах - Анастасия Коваленкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Марина рассмеялась.
– Я как завелась с детства, так и пошла. И детей растила, и, веришь, на двух работах поспевала. А мама-то с годами Васю вроде как вернула. Умом она маленько тронулась. Бывало, скажет соседке: «Гляди, молодцы какие дети выросли! Вася на тракторе, Маринка – агрономом!»
А это я и на тракторе, и по полям агрономом… Но не спорили с ней, жалели, зачем человека обижать.
Скажет мне: «Вась, поди сено перевороши», я и иду молчком.
Так жизнь и прожили. Меня вон до сих пор Васьмариной зовут. Да и пущай. Завод-то во мне до сих пор не кончился. Может, хоть как, а вернула я маме Васю. Хоть как…
* * *
Вечерело. Марина дошила моё одеяло. Засобиралась доить коров. Мне пора было уезжать. Попрощались.
На улице уже совсем смеркалось. Большое зелёно-синее небо стояло над селом. Далеко-далеко перелаивались собаки. В высоких липах, среди тёмных ветвей, сонно курлыкали галки. Поскрипывал снег под чьими-то шагами за забором. Уютно пахло печным дымом.
Я остановилась среди белого Марининого сада, загляделась на синеву. Обхватила руками сложенное одеяло и стояла, задрав голову. Тут одеяло выскользнуло, упало на снег.
Передо мной на снегу лежал яркий лоскутный салют. Салют…
«Смотри, сыночек. Смотри…»
Интерлюдия. Простор
Говорят, есть по России такие деревни, которые в лесах стоят. Живут люди прямо посреди леса.
И ничего, живут себе.
Может, и впрямь так бывает, только не хочется в такую деревню.
Деревня же, она как стоять должна? Среди полей, на взгорке, или на склоне над рекой, или у озера, на холме. Так, чтобы дышалось там вольно. Так, чтобы прямо из деревни на простор взглянуть.
Много дела у деревенских. С самого утра снуют, возятся. Вот к вечеру только наконец управится хозяйка, разогнётся и глянет из-под руки вдаль, туда, где солнце закатывается. Остановится в этом взгляде. О чём думает? О том, как солнце садится? Если в тучу, то к ветру, а багровый закат – совсем непогоду завтра жди. Об этом, да обо многом другом, вспоминает что-то, блуждает мыслью, успокаивается.
Простор, он покой несёт. И ещё даёт простор странное такое чувство, что вот это всё, поля, луга, вот до самого синего леса – твоё. Не гордое оно, это чувство, скорее – заботливое. И очень приятное душе.
И уж если глядишь ты на распаханные, засеянные поля, на покошенные луговины, тогда – совсем счастье.
А ещё хорошо, чтобы там, вдали, уже в дымке, другая деревня виднелась. Станет тебе тепло на сердце, потому что ты тут не одинокий хозяин, там тоже люди, помощь твоя.
Простор, он такой большой для души, что самые разные чувства в ней рождает, и всё необходимые. Они поправляют человека. Кажется мне, что простор, его прямо есть можно душой. Ведь вот бывает, доберёшься до него, до простора, встанешь, а дальше это уж как выйдет: иногда так и простоишь, замерев, долго; а иной раз – как побежишь, побежишь, побежишь вперёд, не думая куда, ещё и руки распахнёшь. Тоже нужно такое человеку.
Пробежишь вот так и там уж, в полях, встанешь, потом ляжешь тихо в траву. Никто не знает теперь, где ты. Только Бог тебя видит. Хорошо.
Опять же, иногда молчит человек, в простор глядя. А иногда крикнет что-то со всей силы, засмеётся.
Только одному в просторе не надо жить. Жить нужно с людьми. Чтобы тут, под боком, были. Без людей не сладить с простором. Опасен он одинокому.
И ещё ох как страшно, должно быть, было людям, когда смотрели они от околиц своих деревень в простор войны. Тогда, где-то там, шёл по нашему простору враг, взрывами разворачивая нашу землю, перемалывая своим железом всё на пути. Всему он был врагом, и зверю, и земле, и деревьям, и людям. Где-то там бились мужья, сыновья, отцы. За простор этот бились. И всё ближе подкатывалась битва. Страшно.
Но, закрыв глаза, представляю я, как смотрела та женщина, жена, мама, смотрела из-под руки в простор победы. Туда, откуда, даст Бог, вернутся теперь они, наши. Пройдут по своему простору в свои деревни, города.
Смотрела та женщина, и то ли вздыхала, то ли глубоко вдыхала она воздух того весеннего простора.
Глава 8. Капитальный
Ну вот что в тебе такое, дядя Боря Капитальный? В чём секрет твоей удали? Почему от мысли о тебе радостно на душе? Веселится душа моя, вспоминая тебя, Капитальный.
Был ты ключом к моей деревне.
Потому именно ты, что жила в тебе яростная русская смесь широты и хитрости, хватки и разгильдяйства, пьянства и жизненной выправки. И того бесшабашного, абсурдного веселья, в котором порой только и может устоять на земле русский человек. В том веселье самое смешное для тебя – ты сам! И расходятся тучи, и разводят руками народы. От такого вот русского смеха.
Капитальный наружностью и правда походил на заржавевший инструмент. На напильник он был похож.
Длинный, худой, в выгоревшей полосатой рубахе, распахнутой на седой груди с большущим татуированным якорем. Дальше тянулась вверх кадыкастая шея, остроконечная голова с орлиным носом и острым, иссиня-выбритым подбородком. Синева подбородка тоже казалась татуированной. Татуировок на Капитальном было много.
А поперёк всего этого сияла его улыбка – тонкий разрез-полумесяц вечно ухмылявшегося рта, блестевшего вперемежку серебряными и золотыми зубами. И хитрый прищур глаз из-под фуражки, плотно натянутой на огуречную голову. Я не помню Капитального без улыбки.
Капитальный был навсегда загорелый человек. Красным загаром. И было в его загаре, да и во всей его повадке навеки заржавевшее мальчишество. Неотмываемое, въевшееся.
* * *
Приезжает автолавка. Народ стекается очередь занимать, отовариваться. И я, конечно, иду, куда же без этого? Автолавка – это событие.
Подхожу. А от толпы отделяется долговязая фигура, дядя Боря Капитальный. Ко мне направляется. Идёт уже неровно, мотыляется слегка, успел принять, значит. Головой крутит, наводя резкость, а улыбка – уже готова, тут она, во всё лицо. Ещё на подходе протягивает он вперёд руку для рукопожатия. Рукава у него всегда подвёрнуты, рука худая и кряжистая. С этими скрюченными рабочими пальцами похожа она на крепкий гаечный ключ. Так как его мотает, то и рука плавает в пространстве по ходу движения. Рукопожатие приближается, но главное теперь – самой попасть ладонью в эту его ладонь. Он-то может и промахнуться.
В момент
