Книга Мещанка - Николай Васильевич Серов

сами сознают, что не место им в начальниках. С этими легче. Они теперь и сами были спокойней, и делу стало лучше.

Словом, перетряска была окончена. И хотя это отняло порядочно времени и еще больше нервов и сил душевных, но Павел Васильевич был доволен. Новые люди были в большинстве инженеры и техники, не год и не два работавшие на заводе. Народ, не просто знавший заводскую жизнь, не просто имевший практику руководства, пусть и на должностях меньших, но знавший отлично именно этот вот, свой, родной им завод. А это очень важно. У всякого коллектива есть свой характер, как говорят, свои навыки и привычки. Есть и хорошее и плохое. Надо это знать и учитывать. Поэтому всегда лучше иметь хозяином своего человека.

Когда Павла Васильевича направляли сюда директором, он говорил в управлении, что его тревожит только одно: новый он для завода человек, незнакомый и ему все незнакомо. И сейчас часто думал, что ошибки, которые допускал в отношении к людям и делу в целом, во многом зависели от этого. Как он ни тянул время, стараясь лучше узнать людей, но за месяц-два человека не узнаешь. А дело не ждало, надо было действовать. Теперь первый этап был пройден.

Строгие меры ответственности подтянули и руководителей непосредственно в цехах. Все это давало свой естественный результат. Простоев становилось меньше с каждым днем, и главное — на простой теперь смотрели уже как на большой промах в работе, а не как на что-то обычное. Конечно, много было еще и неурядиц, и неразберихи подчас, и нечеткости в работе. Новые руководители еще не вошли в дело как следует, не привыкли к своему положению, и потом — старые привычки в работе были живучи. Но главное все-таки было сделано. Если до этого одни из руководителей старались, чтобы директор или еще кто из начальства повыше как можно меньше видели и знали, а другие, наоборот, ничего не делали сами, не спросив разрешения и совета директора, фактически спихивали с себя ответственность, то теперь этого не стало. Вновь назначенные люди сами умели отвечать за себя.

А жизнь уже требовала новых дел. Теперь главным становились ученики, учеба молодых рабочих. Цехи росли, и сотни новых молодых людей, многие после десятилетки, приходили на завод учениками, чтобы потом стать хозяевами этих могучих цехов. Их надо было обучать рабочему делу. И как сегодня научишь, так через месяц, через два, через полгода, через год и дальше будет работать завод.

На старом предприятии ученика прикрепляют к мастеру, потом с группой таких учеников проводят теоретические занятия. Но здесь так было нельзя. На некоторые цеха приходилось уже столько учеников, что если дать каждому рабочему по двое, и то бы опытных людей не хватило. А это только толкучка, а не учеба. Были созданы так называемые учебные базы. Выделены станки, мастера, созданы группы, как в училищах, а теоретическую подготовку вели инженеры завода. Когда Павел Васильевич сказал на совещании, что каждый инженер должен взять шефство над группой учеников и вести там теоретический курс по своей специальности, кое-кто попытался «уехать на нетях»: нет времени, то, и другое, и третье. Он предполагал, что такие возражения могут быть, и уже готов был к ним. Встал и сказал, что сам берет группу учеников-кузнецов и будет преподавать в ней теоретический курс. Упиравшимся возражать больше было нечего, и теперь после рабочего дня он шел в цех и занимался с будущими кузнецами.

Времени у него было, как говорят, «под завязку». Часто целый день шли незаметные, подчас нудные, но необходимые дела, как, скажем, с литейным цехом. Там надо было провести ремонтные работы, кое-что заменить. Вроде дело небольшое. Но, когда он взялся за него, оказалось, что нет необходимых материалов. Заявки на них своевременно не подавали, и пришлось хлопотать звонить… Потом договариваться со строителями, все подготовить, чтобы не остановить цех, и так далее. И все это — время и время. И сейчас было немало таких дел, которые не могли решить без него ни начальники отделов, ни снабженцы, ни начальники цехов. Переписка с поставщиками и потребителями, совещания, финансовые дела и основная работа — с людьми, в цехах. А занятия надо провести как следует. Ученики теперь — народ грамотный, к ним кое с чем не придешь, и потом у него была группа, уже имевшая практический навык, народ дотошный. Дома он очень тщательно готовился к занятиям. И было приятно, что эти занятия давали знания не только его ученикам, но и ему самому. Он знакомился очень подробно с новой литературой по предмету и одновременно лучше узнавал людей, беседуя с ними как учитель.

* * *

Однажды Павел Васильевич приехал домой обедать. Мать всегда ждала его, приходил он или нет, но сегодня ее что-то не было дома. На столе лежала записка: «Если не управлюсь на рынке, так все готово, поешь».

Павел Васильевич растроганно улыбнулся материнским каракулям, поел и прилег на диван. Только задремал, как в дверях щелкнул замок — пришла мать. Она была не одна. Они еще не прижились как следует, и к ней никто не ходил. Павел Васильевич обрадовался, что у матери, видимо, нашлась подруга. «Повеселей ей будет. Глядишь, и сходит куда», — подумал он.

В кухне слышался разговор.

— Уж вот какое вам спасибо, вот какое спасибо, прямо и не знаю, — как всегда нараспев, говорила мать. — Думала, и не донесу.

— Вы так меня благодарите, Анна Семеновна, что мне, право, неудобно.

— Вы разве меня знаете? — удивилась мать.

— Знакомая говорила о вас. А вам разве неприятно это?

— Нет, нет, что вы! — уже суше и сдержанней ответила мать, и Павел Васильевич понял ее.

Находились и раньше люди, которые пробовали войти к ним в дом. Вот так же, вроде от души, помогут, с участием поговорят или еще что-нибудь, но за всем этим — ни души, ни участия, а своекорыстная мысль что-то иметь от такой дружбы.

Мать загремела посудой. Но новоявленная знакомая, видимо, не поняла или не хотела понять, что ее просят уйти.

— Не под года вам, Анна Семеновна, такие ноши. Видно, не бережет вас сын. Теперь ведь дети известно какие…

Павел Васильевич вспыхнул и сел на диване. «Какое ей до этого дело?» — сердясь, подумал он.

Как-то, год назад, он предложил матери взять домработницу, и она ответила: «И не говори лучше. Ты что? Или у меня руки отсохли? Или я барыня какая? Мы рабочие люди, сынок, и не обижай меня».

— На сына не жалуюсь, — отрезала мать. — Он меня не