Книга Истинный принц - Хэйлоу Саммер

– Не волнуйся, – говорит Испе́р. – Все в порядке.

– Откуда тебе известно?

– Он переживает фазу любовных страданий, потому что Онклидамия стала относиться к нему холоднее, с тех пор как любовные чары утихли.

– Да что с ней такое? – укоризненно спрашиваю я. – Сначала она морочит ему голову, а потом отворачивается? Кто так делает?

– Это часть ритуала. Так поступают все линдвормы. Она прогоняет его, и он обиженно отступает. Тогда у них появляется время, чтобы осмыслить свои чувства. Когда он вернется из уединения через неделю или две, они оба примут важное решение.

– А именно?

– Хотят ли остаться вместе на всю оставшуюся жизнь или нет. Будем надеяться, что они будут единодушны, иначе один из них будет очень долго страдать от любовных переживаний. Чтобы преодолеть потерю великой любви, линдворму может понадобиться целый год.

– Очень странные брачные игры.

– Видишь? Все это звучит очень по-человечески.

– А что, если с Львиным Сердцем что-то случится, пока он будет отсутствовать?

– Он взрослый дракон. Он может позаботиться о себе.

На этот счет у меня есть некоторые сомнения, но, признаю, в отношении Львиного Сердца я всегда чрезмерно заботлива. Я взбираюсь на спину Онклидамии и усаживаюсь перед Испе́ром. Едва занимаю свое место, он обхватывает меня руками.

– Почти как тогда, – шепчет он мне на ухо. – Тебе не кажется?

Я знаю, что он имеет в виду тот летний день, когда он впервые сбил меня в лесу с ног, а вскоре после этого посадил на свою лошадь, чтобы отвезти обратно на дорогу. Даже тогда он знал больше, чем я, и ничего не рассказал мне.

– Ты должен доверить мне свою тайну, – настаиваю я.

– Да, – отвечает он. – Я сделаю это.

Ледяной воздух холоден, особенно когда Онклидамия взмахивает крыльями, но я не мерзну. Испе́р прижимает меня к груди, укутав мое тело своим плащом. Медленно, но верно Онклидамия набирает высоту, и мы летим вверх, в звездное зимнее небо.

Приятно вернуться домой. Я никогда не знала, что могу творить магию дома и очага, но, когда после почти семи дней отсутствия вхожу в свое собственное королевство, замечаю, как во мне расцветают чудесные силы. Добрые духи бросаются ко мне, тихие и невидимые, каждый угол и каждый кусочек сумеречного света внутри дома говорит со мной без слов. Я благодарна за это чувство. Могу на него положиться независимо от того, что еще произойдет в моей жизни.

На верхнем этаже распахиваются две двери.

– Золушка-а-а-а! – пронзительно вопит Этци. С Наташей на руках и в свободном элегантном халате – я даже не знала, что у нее такой есть – она спускается по ступенькам. – Как ты могла так с нами поступить? Ты всегда думаешь только о себе. Мы с бароном были обречены писать друг другу бесчисленное множество писем! Это был худший период в моей жизни.

Прежде чем я успеваю спросить, был он таким из-за писем барона или его явно выраженной орфографической безграмотности, на верхней площадке лестницы появляется Каникла. Закутавшись в свой плед, она осторожно, шаг за шагом, спускается вниз. По лицу ее бегут слезы.

– Где ты была? – всхлипывая, спрашивает она. – Долго я бы так не выдержала.

Ее горе пугает меня. Неужели Испе́р отказывал ей в добрых дарах королевского повара? Но только я собираюсь привлечь его к ответственности, как дверь в салон распахивается, и навстречу мне, шатаясь, движется моя фея. Видимо, она еще не ложилась спать, а сидела перед камином до двух часов ночи, собираясь с духом при помощи определенных жидких ингредиентов. Теперь у нее заплетается язык, что я понимаю по совершенно невнятному приветствию, похожему на «Воздарим раков».

Моя добрая фея отнюдь не склонна к вспышкам нежности, и все же я ожидаю, что она с облегчением заключит меня в объятия – ведь она знала, где я, и, должно быть, от страха за меня совсем потеряла рассудок. Как бы не так! Прежде чем успеваю осознать, что моя фея задумала, как она уже преодолевает разницу в росте между собой и Испе́ром и раздается удар. Ошеломленная, я смотрю на свою фею-крестную: она отвесила сыну императора звонкую пощечину! И это несмотря на то, что он доставил меня домой целой и невредимой.

– Я проклинаю тот день, когда ты вошел в нашу жизнь! – кричит она, по крайней мере, я подозреваю, что кричит фея именно это, потому что говорит она очень невнятно. – Ты нужен нам здесь не больше, чем деревне – чума! Убирайся отсюда, забирай своих солдат и никогда больше не показывайся!

Испе́р в шоке, как и я. Он делает шаг назад и смотрит на мою фею с изумлением – словно на забавное, неразумное животное, которое, с одной стороны, кажется довольно занимательным, а с другой – может нанести новый удар, что определенно необходимо предотвратить.

– Неужели тебе не понятно, – спрашивает он, – что произошло бы, если бы покушение на Перисала расследовал мой отец? А не я?

Моя фея зажмуривает глаза и враждебно смотрит на него, не отвечая.

– Так я скажу тебе, моя дорогая Леонор: император заковал бы в цепи любого, хоть отдаленно пахнущего древней магией, и ты стала бы одной из первых, кто был бы схвачен. Ну и кому же ты обязана тем, что еще можешь прыгать тут и размахивать своими ручками? А?

– Но ведь можно же иметь собственное мнение, – упрямо шепчет моя фея, но уже кажется намного более кроткой, чем раньше. Меж тем до нее, вероятно, доходит, что кричать на императорского сына и колотить его – не самая удачная идея.

Я пытаюсь разрядить обстановку, заключив мою фею в объятия и крепко прижимая ее к себе. Этот изворотливый, воинственный, никогда не довольный мною монстр-полугном – самая верная подруга, которая у меня есть. Даже если весь мир вокруг меня внезапно сойдет с ума – на нее я всегда смогу рассчитывать.

– Я, кстати, в порядке, – объявляю я фее в моих объятиях. – В доме сумасшедшего мельника время течет иначе, потому-то я и отсутствовала так долго.

– Я была уверена, что тебя забрал Король-Призрак.

– Его больше нет в живых, – говорю я.

– Он еще жив! – восклицает моя фея. – Он постоянно посылает своих духов. Они повсюду.

Пока моя фея не упомянула еще каких-нибудь вещей, о которых Испе́р, возможно, не должен слышать, отправлю-ка я ее лучше спать.

– Отдохни, фея-крестная. Мы все устали и измучены. Завтра мы сможем спокойно поговорить.

Она кивает, выпутывается из моих объятий и, покачиваясь, проходит мимо Испе́ра в свою спальню.

– На кухне еще остался овощной пудинг, – говорит она. – Если ты голодна, можешь его съесть.

Вскоре дверь за ней закрывается, и Каникла, которая уже добирается до нижней ступени вместе со своим пледом, предупреждает меня:

– Ни в коем случае не ешь его! На вкус он премерзкий.