Книга Правда о Салли Джонс - Якоб Вегелиус

По щеке Жуана скатилась крупная слеза.

– Извините, – сказал он и снова высморкался. – Все это так печально…

Мы постояли в тишине. Потом, объяснив, где мне оставить совок и тяпку, когда я закончу, Жуан ушел.

Я была подавлена, и еще меня немного мучила совесть. До сих пор я считала Альфонса Морру негодяем. А теперь вдруг вспомнила, какой несчастный у него был взгляд в тот вечер, когда он подошел к нам в «Пеликану». Что я увидела в его глазах – тоску по Элизе?

Дальше я вспомнила, что говорил Жуан про бомбу, которая убила Элизу: за взрывом якобы стояли анархисты. А еще что в газете писали, будто бы по версии комиссара Гарретты Старшой был таким же вот анархистом…

Можно ли считать это простым совпадением?

Или все каким-то образом связано?

В таком случае как?

Глава 20

Вечера в «Тамаринде»

Жара держалась до самой середины октября, и на смену ей пришли первые настоящие дожди, которые смыли с города летнюю пыль. Клоаки переполнились, сточные канавы забились глинистой грязью. Вода в реке стала бурой.

И вот тогда-то я поняла, что ровно год назад затонула «Хадсон Квин» и Старшого схватила полиция. Казалось, это было так давно. Так давно. А выходит, прошел всего год. Сколько же будут тянуться двадцать пять лет?

От этой мысли я так загрустила, что несколько недель совсем не могла работать. Синьор Фидардо это, конечно, заметил. Поэтому он поручил мне отремонтировать аккордеон-мюзет, который сдал ему в починку посол Франции в Лиссабоне. Посол очень дорожил своим инструментом, и синьор Фидардо пообещал, что займется им собственноручно.

– Не подведи меня, Салли Джонс, – сказал синьор Фидардо. – Я жду от тебя первоклассной работы. Иначе мне несдобровать.

Синьор Фидардо знал, что делает. Мне не оставалось ничего другого, кроме как взять себя в руки, и через несколько дней у нас в мастерской все пошло своим чередом. Постепенно тяжелые мысли оставили меня.

~

Примерно в то же время Ана начала раз в неделю выступать в «Тамаринде» – ресторане на Руа-де-Сан-Мигел, где пели фаду. Хозяин ресторана услышал, как Ана пела на похоронах его тетушки на кладбище Празереш, и пригласил ее к себе.

Теперь субботние вечера Ана проводила в «Тамаринде». Мы с синьором Фидардо всегда ходили ее слушать. Таково было ее условие. Иначе Ана выступать не соглашалась, а с нами, говорила она, похоже на обычный воскресный вечер дома, за кухонным столом.

Со временем Ана становилась все более уверенной – и в себе, и в своей публике. Скоро она совсем перестала бояться и могла обходиться без нас. Но мы с синьором Фидардо все равно продолжали ходить в «Тамаринд». Анино пение не может наскучить.

У нас был свой столик в углу рядом со сценой. Это Ана устроила. И очень даже кстати, потому что в те вечера, когда она выступала, маленький ресторанчик был набит до отказа. Столики бронировали за много недель вперед. Хозяин «Тамаринда» даже начал открывать окна нараспашку и выставлять на тротуар стулья, чтобы люди могли слушать и с улицы тоже. Но стульев скоро стало не хватать. Тогда кто-то догадался приносить стулья из дома. Каждую субботу под окнами «Тамаринда» собиралось все больше и больше людей со своими стульями. А те, кто жил поблизости, притаскивали даже диваны и кресла. На Руа-де-Сан-Мигел стало так тесно, что полиция решила вовсе перекрыть автомобильное движение на этой улице субботними вечерами. Таким образом, констебли тоже могли послушать Анино пение.

Директор обувной фабрики Сантуш любил фаду. Однажды он слышал, как Ана поет за работой, и хотел услышать еще. Несколько недель подряд он пытался заказать столик в «Тамаринде», но безуспешно – мест не было. В конце концов директору это надоело, и он вызвал Ану к себе в кабинет:

– Госпожа Молина, – сказал он. – С сегодняшнего дня я предоставляю вам оплачиваемый отгул в субботу, но при условии, что вы будете петь в «Тамаринде» и в пятницу тоже. Тогда, глядишь, и мне повезет и я смогу наконец заказать себе столик!

Анино имя стало известно не только в Алфаме, но и во всем Лиссабоне. В городе, случалось, к ней подходили незнакомые люди – жали руку и говорили комплименты. У нее даже появился тайный поклонник, который писал ей несколько раз в неделю и все повторял, что для него значит ее пение. Ана прозвала тайного почитателя «Кансон» – так называлась бумага, на которой он писал свои письма. Но кто был этот человек, Ана понятия не имела.

Синьор Фидардо был счастлив. Я не раз слышала, как он гордо повторял: «Что я тебе говорил!» Ана же относилась к происходящему спокойно. Она жила своей прежней жизнью: днем ходила на работу, а вечерами штопала носки.

Хотя кое-что все-таки изменилось. Благодаря директору Сантушу по субботам Ана теперь была свободна. Она брала меня на небольшие прогулки по Лиссабону и его окрестностям. Иногда мы ехали на поезде до Кашкайша или Эшторила и там бродили вдоль набережных. А иногда переплывали на пароме в Баррейру. Но чаще всего мы просто садились на трамвай и ехали в Жардин ботанику – Лиссабонский ботанический сад, где гуляли по дорожкам под сенью высоких деревьев.

Во время этих прогулок Ана все больше молчала. Меня это ничуть не смущало, потому что в такой тишине не было ничего печального. Думаю, Ане просто хотелось немного отдохнуть от своего голоса.

Глава 21

Пригорок за тюрьмой

Дни становились короче. В парке перед нашим домом желтели каштаны. Но вот листья облетели и теперь кружились вдоль трамвайных путей, когда редкий ветер проносился по Руа-де-Сан-Томе. С Атлантики один за другим пришли циклоны, а с ними холодный туман и зарядившие на многие недели дожди. Я по нескольку раз на день топила камин у синьора Фидардо, чтобы его склад драгоценной фанеры не испортился от влаги. В Лиссабон снова пришла зима.

Жизнь с Аной и синьором Фидардо стала для меня повседневностью. Приятной повседневностью. Я понемногу привыкла к мысли, что здесь мой дом. Хотя каждый день вспоминала о Старшом и мечтала навестить его в тюрьме.

Иногда я писала ему письма. И Старшой отвечал мне. Это были просто коротенькие сообщения, потому что ни Старшой, ни я не очень-то владеем этим жанром.

Но однажды от Старшого пришло очень необычное письмо:

Дорогая госпожа Ана Молина,

Хочу просить Вас об одолжении, хотя я и так пребываю пред Вами в неоплатном долгу.

Из окна моей камеры виден пустырь, а рядом с ним возвышается пригорок. На пригорке растут два небольших деревца. Если Вы могли бы привести туда Салли Джонс, я бы показал ей кое-что, что ее наверняка обрадует.