Книга Душа тьмы - Дин Кунц

— Ну и что? — через силу выдавил я.

— Они не захотели останавливаться. Еще бы, ведь им очень нравилось воплощать в жизнь свои идеи. И такой близкой к осуществлению казалась извечная мечта о завоевании всего мира. Они могли присоединить к Альянсу любую страну. Планы, большие и малые, заговоры, контрзаговоры и контр-контрзаговоры — все это сложилось в великолепную мозаику, и они не устояли. Просто не могли устоять. Китай был оккупирован, но потом стволы орудий повернулись в сторону Южной Америки.

— Но ведь она нейтральна!

— По большей части, — согласился он. — Но генералов Альянса смущает автономия Южной Америки, особенно с тех пор, как Бразилия вышла в космос и стала возить минералы с Титана. Континент пал меньше чем за неделю, если говорить точно — вчера. Они или были не готовы к войне, или переориентировали армию на космические исследования. И в результате пришли под знамена Альянса — волей или неволей, но пришли.

— Все страны уже вошли в Альянс?

— Не совсем. В России военные взяли верх над правительством уже много лет назад. Франция и Италия опираются на средний класс. Испания — военизированная страна; с ней все понятно.

— И что же?

— Мы сделали ошибку, когда приняли новый закон об армии, — сказал он.

— Это как?

— Попытайся представить себе этих людей, Сим. Хорошо оплачиваемые профессионалы были не у дел двадцать четыре года. А им очень нравится играть роль старшего брата-защитника, они обожают затевать сражения и планировать военные действия. Мы отдали себя в руки тем, кому нравится война, и снабдили их машинами для нее. И вот со всем этим оборудованием и умением убивать они сидят четырнадцать лет без дела, потому что идет “холодная война” и пушки молчат. Да перед этим еще два десятилетия мира, когда вообще не было конфликтов. Они не имели случая показать себя, а поскольку относятся к тому сорту людей, которым постоянно нужно доказывать, в том числе и самим себе, что они на многое способны, от этого балансирования на грани войны просто-таки на стену лезли.

Внезапно я почувствовал себя больным, сам не понимая почему. Ночь словно стала темнее и холоднее, и мне вдруг страшно захотелось увидеть Мелинду, захотелось ее прикосновений и поцелуев, тепла и близости. И желание это было столь жгучим, что у меня даже закружилась голова.

— Ну и что? — через силу выдавил я.

— Они не захотели останавливаться. Еще бы, ведь им очень нравилось воплощать в жизнь свои идеи. И такой близкой к осуществлению казалась извечная мечта о завоевании всего мира. Они могли присоединить к Альянсу любую страну. Планы, большие и малые, заговоры, контрзаговоры и контр-контрзаговоры — все это сложилось в великолепную мозаику, и они не устояли. Просто не могли устоять. Китай был оккупирован, но потом стволы орудий повернулись в сторону Южной Америки.

— Но ведь она нейтральна!

— По большей части, — согласился он. — Но генералов Альянса смущает автономия Южной Америки, особенно с тех пор, как Бразилия вышла в космос и стала возить минералы с Титана. Континент пал меньше чем за неделю, если говорить точно — вчера. Они или были не готовы к войне, или переориентировали армию на космические исследования. И в результате пришли под знамена Альянса — волей или неволей, но пришли.

— Все страны уже вошли в Альянс?

— Не совсем. В России военные взяли верх над правительством уже много лет назад. Франция и Италия опираются на средний класс. Испания — военизированная страна; с ней все понятно.

— Но Британия и Штаты примут это в штыки!

— Британия отказалась, заявив, что не отдаст своих граждан на растерзание Альянсу, но по-прежнему поддерживает торговые и дипломатические отношения со всеми своими союзниками. Она слишком мала, чтобы противостоять общему напору, и может только надеяться сохранить свою военную целостность — больше ничего. Канада поступила так же, хотя Квебек объявил о независимости, получил ее и присоединился к Альянсу. Что же до нас, то мы в первых рядах с тех пор, как русские генералы выдвинули это предложение. Борцы за мир были правы во всем — наемная армия может превратиться в опасную силу и свергнуть законно избранное правительство, когда придет время. Нами теперь правит коалиция армейской и полицейской верхушки, возглавляемая Советом из восемнадцати генералов и адмиралов. Война тем временем продолжается.

— Кто на очереди?

— Австралия. Она в последнее время стала самодостаточной, что никогда не нравилось военным советникам Альянса. Сегодня вечером уничтожен Сидней, а вскоре после этого правительству Австралии предъявлен ультиматум.

После этого мы некоторое время молчали.

Снег все шел и шел.

— Значит, диктатура? — спросил я.

— Они это так не называют.

— Нацизм?

— Не стоит пользоваться терминами прошлых эпох. Можно биться об заклад, что, едва только кончится эта война, Альянс развалится из-за какого-нибудь пустяка. Скажем, русские выступят против нас — грядет настоящий Армагеддон. Они отведали крови, и с обеих сторон уже воскресла старая ненависть.

— И ничего нельзя сделать?

Харри не ответил. Впрочем, на этот вопрос не было ответа. В салоне машины повисло тягостное молчание, что, разумеется, отнюдь не поднимало мне настроения.

Мы жили в век стремительного развития истории. За неделю могло случиться больше, чем за год в прошлые столетия. Все двигалось безостановочно, менялось, и мы оказались захвачены этим движением, унесены в бурное море, чтобы сгинуть в водовороте или быть выброшенными на неведомый берег.

Я чувствовал, что мне суждено стать одним из утонувших. Военная машина знала мне цену. И даже после окончания войны я могу служить хунте, помогать угнетать тех, кто не понимает прелести военизированной нации. Я не знал, смогу ли этим заниматься — или стану одним из мятежников. Всю свою жизнь я дрейфовал от одного эмоционального срыва к другому, снова и снова захлебываясь в бурных волнах. А потом встретил Мелинду, и мой психиатр вылечил меня. Я впервые открылся миру, вкусил свободы и обрадовался ей. Мое сумасшествие в разуме Ребенка и долгий прорыв наружу нарушили наслаждение новообретенным покоем. А теперь, когда я вернулся и наше с Мелиндой счастливое будущее было в моих руках, весь мир попал в руки безумцев, которые грозили разорвать его на кусочки.

Нет, я не мог утонуть. Я должен был подняться на гребень волны, спастись, чтобы спасти Мелинду. Черт бы их всех побрал вместе с их бомбами и войной!

Пока мы ехали, я чувствовал, как нарастает во мне ярость; как она захлестывает мой разум, все мое существо. И понял, что недостаточно будет очутиться на гребне волны. Нас двоих, может, и вынесет на берег после Апокалипсиса. Но наш мир будет разрушен, и у нас не будет свободы — не будет ничего. Жизнь станет постоянной борьбой за выживание в обществе, отброшенном к варварству. Нет, надо забыть о желании оказаться на гребне — я должен найти способ управлять течениями проклятого океана нашего будущего!