Книга Непристойные предложения - Уильям Тенн

Ужасная ситуация, в которой оказываются люди из «Семейного человека», затрагивает важные проблемы контроля рождаемости и нашей одержимости социальным положением. «Плоскоглазый монстр» заставляет нас взглянуть на обычную историю о пучеглазом чудовище с совершенно иной стороны – и не только гадать о том, зачем чудовище унесло девочку, но и о том, действительно ли концовки всех историй о пучеглазых чудовищах в действительности были такими уж счастливыми.

Даже в прямолинейной страшилке вроде «С человеческим лицом» замечание маленькой девочки: «То есть если человек – вампир, что он может с этим поделать? Ничего, так ведь?» – повисает в воздухе, затрагивая тревожные вопросы о нас самих и о свободе воли. «Рассказы Тенна всегда на каком-то уровне вызывают тревогу, даже если они невероятно увлекательны, забавны и милы», – пишет Джордж Зебровски в «Научных фантастах XX века».

Возможно, сильнее всего заставляют задуматься рассказы Тенна о первом контакте с инопланетянами, которые сам он называет «Вот идет цивилизация!». К ним относятся «Мост Бетельгейзе», «Огненная вода», «Люди в стенах» и «Освобождение Земли» – и они совершенно не похожи на привычные истории о воинственных монстрах или благородных пришельцах, явившихся, дабы поделиться с нами продвинутыми технологиями.

Если они технологически достаточно развиты, чтобы прилететь к нам, рассуждает Тенн, значит, вполне способны нас захватить. Именно это демонстрирует он в сценах, заставляющих вспомнить о Вьетнаме, и варшавских гетто, и даже острове Манхеттен, с нами в роли аборигенов, продающих свой мир за пригоршню бусин.

Эти истории заставляют нас задуматься – но думаем не мы одни. Тенн также говорит нам о человеческих слабостях, о жизненной иронии, иногда даже о нерешенных проблемах в его собственных рассказах. В «Детской игре», крайне правдоподобной истории о Франкенштейне, герой случайно получает игровой набор «Сделай человека» из будущего и начинает им пользоваться. Его первые неуклюжие попытки приводят к дилетантскому младенцу, которого он оставляет на пороге приюта. Позже, тревожась о последствиях поступков героя (и своих собственных), Тенн написал другой рассказ, «Дитя Среды», о том, что произошло с этим брошенным ребенком.

Столь пристальное внимание к деталям отражает серьезность, с которой Тенн относится к собственной работе. Любому, кто сомневается в его приверженности писательству или научной фантастике, следует прочесть эссе «О фантастике в научной фантастике». В нем Тенн делится своей страстной верой в «научную фантастику как средство литературного опыта, имеющего особый вес и значимость в эту эпоху», опыта, в котором «бесконечен не только космос, но и идеи», где автор ограничен лишь «собственным талантом, чувствительностью и тематическим диапазоном интеллекта».

Однако любовь Тенна к научной фантастике вовсе не означает, что он питает к ней исключительно нежные чувства. Он резко критикует ее недальновидность и просчеты, а его рассказы зачастую являются сердитыми или саркастическими ответами на глупые условности и непродуманные допущения.

«Плоскоглазый монстр» – очевидный ответ дешевым космическим операм, «Проблема слуги» – историям про абсолютных правителей вселенной, «Открытие Морниела Метауэя» – фантазии, в которой кто-то отправляется в прошлое и встречает Леонардо да Винчи.

Многие рассказы Тенна посвящены путешествиям во времени. Истории о путешествиях во времени были процветающим поджанром в 1950-х годах и в основном вращались (иногда в буквальном смысле) вокруг замкнутой временной петли: герой отправлялся в прошлое и, используя свои знания о будущем, изобретал то самое будущее или становился исторической личностью, которую собирался изучать. Такие истории были очень забавными – а в руках мастеров вроде Майкла Муркока («Се человек») и Уорда Мура («Дарю вам праздник») становились классикой.

Однако многие из них представляли собой всего лишь замысловатую игру в шахматы, без какой-либо привязки к реальности или логике. В ответ на них Тенн написал рассказы вроде «Я, снова я и еще раз я», «Он умрет со щелчком» и «Бруклинский проект», в котором, как выразился Фриц Лейбер, визит в прошлое «меняет все во Вселенной, за исключением (вселенской!) человеческой природы с ее утомительными слабостями и абсурдностями».

И логика Тенна непоколебима. Он прекрасно знает, что если бы мы могли путешествовать во времени, то не устояли бы перед вмешательством в историю. А вмешавшись в нее случайно и вернувшись, чтобы все исправить, имели бы дело не только с последствиями своего вмешательства, но и с самим (или самими) собой, отправившимся в прошлое ранее. И наши мечты о встрече с исторической личностью, которой мы восхищаемся, вероятно, обречены на разочарование, ведь человеческая природа неизменна.

Тенн многое знает о человеческой природе. Он знает, что Франкенштейном скорее станет не замученный гений, а человек, чья личность не до конца сформировалась; что цепляться за месть нелегко; что люди зачастую жадны, лживы, наивны и гонятся за личной выгодой.

Последнее создало Тенну репутацию циника. Его называют «едким», «по существу пессимистом» и обладателем «преимущественно невысокого мнения о человеке».

Разумеется, оно невысокое. Кто из ваших знакомых знает столько о человеческой природе – и придерживается высокого мнения о человечестве? Но я не согласна с тем, что Тенн – циник. Может, Берни по прозвищу Фауст и жулик, но ему хватает совести не продавать собственную планету. Герой «Срока авансом» не совершает убийства, хотя имеет достойный повод и уже отбыл срок. А сержант в «Разгневанных мертвецах» ведет себя намного достойней, чем повело бы большинство из нас на его месте. То же самое относится к зомби.

Верно, Франкенштейн несет наказание, как и репортер в «С человеческим лицом», но оба это заслужили, и почти всегда именно похоть героя, или жадность, или уверенность в собственном превосходстве над другими оказывается причиной неприятностей.

И многие рассказы Тенна оканчиваются намного счастливей, чем мы ожидаем. В «Семейном человеке» Лизу не отдают для усыновления, а хранителю удается спасти не только ребенка, но и Мону Лизу, и часть Сикстинской капеллы.

Некоторые из неприятных персонажей Тенна также могут быть ответом на могучих героев и безупречных героинь, которыми кишит жанр. И столь многие из его рассказов, например, «Ирвинга Боммера любят все» и «Венера и семь полов», проникнуты духом такого веселья, что их не мог написать тот, кто ненавидит человечество.

Рассказы Тенна хитроумны, искусны, интригующи, ироничны, в высшей степени интеллигенты, трогательны и забавны. А также слишком малочисленны. Большинство рассказов в этом сборнике были написаны в 1950-х и 1960-х, и до настоящего времени найти их было непросто. Я чрезвычайно рада, что все они будут вновь изданы, причем под одной обложкой (хотя не менее приятно наткнуться на какой-нибудь рассказ Тенна в антологии, когда меньше всего этого ожидаешь, и вновь позволить ему соблазнить, удивить и обмануть тебя), но мне бы хотелось, чтобы их было больше.

И мне бы хотелось, чтобы он написал что-то новое. (Ты слышишь Фил?) Я думаю, это весьма возможно. Как выразился о Тенне Деймон Найт, он «не остановится, пока не скажет последнее слово».