Книга Кровавые ночи 1937 года. Кремль против Лубянки - Сергей Цыркун

Те, кого он группировал вокруг себя, сосредоточили в своих руках огромную власть. Так, например, начальник Оперода (оперативного отдела ГУГБ НКВД) К. Паукер руководил всей системой правительственной охраны. Без сопровождения его подчиненных вожди партии и правительства в прямом смысле слова не делали ни шагу. Паукер занимался также удовлетворением бытовых нужд и пожеланий Сталина и его окружения вплоть до «обеспечения Сталина слабым полом» [5] . В негласной, теневой иерархии он занимал головокружительно высокое положение. По свидетельству Фельдбина-Орлова, когда Паукер ехал на автомобиле, для него перекрывали дорожное движение в Москве. В нем сочетались высокомерие и лакейское приспособленчество: он, «будучи по натуре исключительным грубияном, с большинством сотрудников вообще не считал нужным здороваться, заискивая лишь перед большим начальством» [6] .

Его заместитель Захар Волович (известный также под оперативным псевдонимом Вилянский), который курировал правительственную связь, через резервную станцию в здании НКВД на Лубянке имел возможность прослушивать все переговоры по внутренней «кремлевской» связи и по ВЧ [7] . «Кремлевская» телефонная связь, а с 1935 г. – также и ВЧ (высокочастотный канал связи) находились в ведении 13-го отделения Оперода, имевшего название ОПС (отделение правительственной связи) [8] . Его работники должны были обеспечивать защиту проходящей по этим линиям связи информации, но попутно они сами передавали ее Воловичу, который напрямую докладывал обо всем сколько-нибудь важном Ягоде. Друзья называли Воловича фамильярно «Зорей», он любил широкий, барский образ жизни [9] , и это обстоятельство, формально недопустимое для чекиста, сильно привязывало его к ягодинской клике.

Вся система управления промышленностью, сельским хозяйством, строительством и торговлей была пронизана агентами и секретными сотрудниками экономического отдела ГУГБ, возглавляемого Л. Мироновым. Этого человека, обладавшего феноменальною памятью, Г. Ягода всегда брал с собой в Кремль: он выполнял роль «живого блокнота» во время конфиденциальных бесед со Сталиным [10] . Неофициально благодаря своему незаурядному интеллекту он считался советником Ягоды по наиболее важным или запутанным вопросам [11] . Поэтому Миронов являлся, пожалуй, самым осведомленным в стране человеком относительно тайн Кремля и Лубянки. Бывшие чекисты М.П. Шрейдер и А.М. Фельдбин-Орлов, оставившие обширные воспоминания об этом периоде, довольно часто ссылаются на Миронова как на источник информации, поскольку встречались у него на квартире, где играли в преферанс и другие карточные игры. Там же бывал и еще один известный чекист, Л.Э. Разгон, автор книги воспоминаний «Плен в своем отечестве» [12] . Шрейдер упоминает, в частности, что у Миронова был хороший голос и он во время застольных собраний руководства НКВД тешил их слух своим пением.

Транспортная система страны находилась под пристальным контролем начальника транспортного отдела НКВД, близкого приятеля Ягоды и в прошлом его секретаря А. Шанина, который одновременно являлся помощником наркома путей сообщения Л. Кагановича – одного из наиболее влиятельных членов Политбюро [13] . Перечисленные лица, находясь в доверительных отношениях между собою, полностью держали в руках правительственную охрану, транспорт и связь. К ним стекалась вся информация по стране, в том числе из Кремля. Колоссальный агентурный аппарат находился в ведении еще одного близкого к Ягоде человека – руководителя секретно-политического отдела ГУГБ Г. Молчанова. Все, что происходило в Вооруженных силах страны, отслеживалось через пересекавшую их снизу доверху систему Особых отделов – военной контрразведки, возглавляемой М. Гаем – приятелем Молчанова [14] .

На первый взгляд, при полном акустическом контроле за служебными и жилыми помещениями, обеспеченном средствами оперативной техники, содержание такого колоссального агентурного аппарата, какой находился под контролем Молчанова, Миронова и Гая, представляется излишеством. Однако Ягоде, да и советскому режиму в целом, требовался не только сбор информации. Им нужно было превратить население страны в задавленных страхом, услужливых «стукачей», и чем больше их будет, тем лучше. Ведь каждый информатор – это уже пособник режима. Более того: уголовный закон вменял каждому советскому гражданину в обязанность доносить обо всех известных ему деяниях антисоветской направленности, угрожая карами за недонесение (ст. 58-12 УК РСФСР и соответствующие статьи УК других союзных республик). Эту государственную мысль удачно сформулировал советский разведчик Кирилл Хенкин: «Если разговор двух друзей подслушан с помощью хитроумного устройства, полицейское государство еще не выполнило своей главной задачи. Зато, когда оба собеседника спешат наперегонки друг на друга донести, – воспитательная цель достигнута!» [15] . К середине 30-х гг. на постоянной связи у НКВД числилось около полумиллиона «общих» осведомителей, включая так называемое дворовое осведомление, разбитых на группы во главе с резидентами, не считая «спецосведомителей» (работавших по специальным направлениям), агентов внутрикамерной и внутрилагерной разработки, а также «основной агентуры», представители которой «помимо оплаты за работу получают и специальные суммы, необходимые по ходу разработок (организация пьянки и т.п.)» [16] . При этом агентурная сеть непрерывно расширялась по принципу так называемого массового осведомления.