Книга Мадлен. Пропавшая дочь - Кейт Мак-Канн

Еще мы надеемся, что эта книга сможет помочь расследованию. Может быть, благодаря ей кто-то, обладающий важной для нас информацией (кто, возможно, об этом и не догадывается), поделится нею с нашей командой. У кого-то должен быть главный недостающий кусочек мозаики. Косвенно это может помочь нашему поиску уже тем, что переубедит тех, кто по каким-то причинам считает, будто Мадлен нет в живых или что дальнейшие поиски бессмысленны. Мы верим, что эта книга развеет мифы, которыми обросло похищение. Как станет ясно из повествования, хоть нам до сих пор неизвестна судьба Мадлен, нет никаких оснований полагать, что она могла серьезно пострадать.

Написание этой книги отняло у нас много времени и причинило много боли, а несколько облегчило наш труд то, что с конца мая 2007 года я веду дневник. Это была не моя идея. Завести дневник мне посоветовал человек, с которым я познакомилась в то время на одной из бесчисленных встреч со специалистами, помогавшими нам справиться с психологическим кризисом, да и вообще с кризисом всей нашей жизни. За этот совет я перед ним в неоплатном долгу. Первоначально это воспринималось как хороший способ сохранить для Мадлен то, что происходило в те дни, когда ее не было с нами, но со временем необходимость вести ежедневные записи стала для меня отдушиной, успокоительным лекарством. Дневнику я доверяла свои мысли и переживания. На страницах дневника я могла высказать то, что не решалась произнести во всеуслышание. А еще это была возможность общаться с Мадлен.

Кроме того, мои записи пригодились позже, когда нам с Джерри пришлось отвечать на вопросы, где мы находились и чем занимались в тот или иной момент. Теперь же он еще раз сослужил службу, поскольку именно на нем основана большая часть этой книги. Дневник помог мне воскресить в памяти самые сокровенные мысли, которые посещали меня в то время, когда мое сердце переполняло отчаяние, и именно благодаря ему я спустя четыре года имею возможность столь точно указывать время, когда происходили те или иные события.

Далее следует повествование очень личного характера, и я не извиняюсь за это. После 3 мая 2007 года наверняка произошло много такого, о чем мы не знаем и, быть может, никогда не узнаем. Обо всех, кто имеет отношение к этой истории, я написала настолько правдиво, насколько это было возможно. Поскольку наше расследование продолжается, а также по юридическим причинам некоторые высказывания и эпизоды не могут быть упомянуты до тех пор, пока Мадлен не будет найдена. Надеюсь, читатели это поймут и не станут строго судить мой рассказ.

Я благодарю вас за то, что вы купили и читаете эту книгу. Этим вы помогаете вести поиски нашей дочери.

1

ДЖЕРРИ

До 3 мая 2007 года я была Кейт Хили, врачом-терапевтом, женой консультирующего кардиолога и матерью троих детей. Мы были самой обычной семьей. Можно даже сказать, неинтересной. Решив посвятить себя воспитанию долгожданных детей, мы с Джерри настолько отстранились от внешнего мира, что превратились в постоянную мишень для добродушных шуток наших друзей. Сейчас мы бы отдали все, чтобы вернуть ту неинтересную жизнь.

Для меня все началось в Ливерпуле, где я родилась в 1968 году, в первый день одиннадцатинедельной забастовки водителей автобусов, если верить моей матери. Родители мои тоже родились и выросли в Ливерпуле, хотя семья отца родом из Ирландии, а мать моей матери родилась в графстве Дарем. Отец мой, Брайан Хили, был столяром и работал в судостроительной компании «Кэммел Лэрд». Моя мама, Сьюзен, пока я была маленькой, овладела профессией учителя — что наверняка было совсем непросто, — но в конце концов поступила на государственную службу. Я была единственным ребенком в семье, что многим дает повод считать (и совершенно напрасно), будто я росла избалованной или замкнутой в себе. Это не так. Конечно же, не было такого, чтобы мне не хватало еды, одежды или родительской любви. Но что касается материальной стороны жизни, я не была испорчена. И хотя я была немного застенчивой девочкой, не помню, чтобы когда-нибудь страдала от одиночества.

Пока мне не исполнилось пять лет, мой мир ограничивался нашим домом в Хайтоне, восточном районе города. В этом же доме жили еще несколько больших семей, и мои самые ранние воспоминания — это игры во дворе с соседскими детьми. Когда мы уехали из Хайтона, я часто приезжала туда, чтобы играть с друзьями в камушки или классики. Наверняка местным обитателям наши игры доставляли куда меньше удовольствия, чем нам, поэтому, если кто-нибудь еще помнит наши шумные проказы, я прошу у них прощения. Лучше поздно, чем никогда.

Через пару лет после того, как умерла моя бабушка по материнской линии, не дожив до шестидесяти лет, мы переехали к моему деду в район Энфилд. Он тогда уже был на пенсии, но до этого работал управляющим в фирме, занимающейся импортом орехов и сушеных фруктов. Что касается бухгалтерии, здесь он не знал себе равных, но, как многие мужчины его поколения, совершенно ничего не смыслил ни в ведении домашнего хозяйства, ни в кулинарии, поэтому без моей бабушки ему приходилось туго. Однако я помню его всегда аккуратно одетым, а еще помню, что он каждый день ходил в церковь в белой рубашке, при галстуке и в жилете. Я тоже регулярно посещала церковь. Меня крестили и воспитали в католической вере. Училась я в католической школе и по воскресеньям посещала мессу. Так было заведено, я к этому привыкла и не имела желания что-либо менять.

Таким образом, католичество и вера в Бога стали частью фундамента моей жизни, и их я под сомнение не ставила. По крайней мере, всерьез. Да, были минуты, когда я пыталась спокойно осмыслить главное в жизни (Бог, мироздание, мое собственное существование), но, по большому счету, меня вполне удовлетворяло то, во что я верила, и то, что мне говорили люди, мнение которых было мне небезразлично. Однако я не размышляла о вере ежедневно. В моей жизни были периоды, когда церковь отходила на задний план, особенно когда я училась в университете, но она всегда была где-то рядом — источник уверенности в себе, к которому я могла припасть в трудную минуту, ища поддержку.

Возможно, из-за того, что у меня не было родных братьев и сестер, я всегда была очень близка с моими двоюродными сестрами и братьями, и у меня было немало друзей, многие из которых дороги мне и по сей день. Одна моя подруга, Линда, соседка по Хайтону, знает меня с самого рождения. Наши матери были подругами тогда и продолжают дружить сейчас. Надо сказать, что я была не только застенчивым, но еще и очень впечатлительным ребенком — не самые завидные качества, как оказалось, — но мне всегда нравилось находиться в компании, и я была не из тех детей, которые могут спокойно часами сидеть в одиночестве.

С Мишель и Ники мы дружим с начальной школы. Мишель я впервые встретила в Энфилде в школе Всех святых, и с первой же минуты мы стали неразлучны. В то время мои родители задумали съездить в Канаду в гости к тете Норе, сестре моего отца, которая туда эмигрировала, и я очень волновалась в предвкушении путешествия. Наверное, Мишель мне сразу понравилась, потому что при первой же встрече я спросила у нее, не хочет ли она поехать с нами. Разумеется, она согласилась и ужасно расстроилась, когда ее мама в тот же вечер пресекла это начинание. Мы с Мишель успешно сдали вступительные экзамены, и нас обеих приняли в Эвертон Велли (Нотр-Дам колледж). Туда же через год поступила ее сестра Линн, которая младше Мишель на десять месяцев. У них была большая католическая семья, и по вторникам вечером я ходила к ним в гости. Они бывали у нас по пятницам. Даже выходные мы редко проводили порознь. Я бывала и на вечеринках, которые футбольный клуб «Ливерпуль» устраивал на их улице (не забывайте, дело было в семидесятых), и это прекрасное свидетельство того, как сильно я любила Мишель, потому что все Хили были настоящими фанатами клуба «Бирмингем Сити».