Книга Никто не спит - Катарина Киери

Мне ужасно не по себе, уйти бы поскорей.

— Почему бы вам самому не сыграть? — говорю я, хотя разговор продолжать не хочется.

— В худшем случае да. Но если передумаешь…

— Мне на математику, — перебиваю я. — Урок уже начался.

Я решительно ухожу прочь, глядя прямо перед собой. Открывая дверь класса, я краем глаза вижу, как Густав продолжает свой путь, сгорбившись под тяжестью инструмента. Седая шевелюра в лучах солнца похожа на нимб.

В доме, где мы теперь живем, три этажа. Наша квартира на самом верху. Я поднимаюсь по ступенькам и на первой же лестничной площадке едва не сталкиваюсь со светленькой малявкой, несущейся вниз. Я делаю шаг в сторону, чтобы избежать аварии. Она на бегу поднимает голову. Мы смотрим друг на друга всего мгновение, но я успеваю подумать: у некоторых людей взгляд, от которого не скроешься, — и у этой малявки именно такой. Сначала он проникает на самую глубину, а потом движется вверх, пристально изучая все, что попадается на пути. На мгновение этот взгляд овладевает мной, не хочет отпускать. Потом малявка быстро извиняется — а может быть, просто бормочет что-то себе под нос — и несется дальше с ужасающей скоростью.

Я продолжаю подниматься на третий этаж. На двери квартиры, где, кажется, живет эта девчонка, написано «Рантаярви». На нашей — «Бергстрём-Страндшё».

В квартире тихо. Дверь в мою комнату закрыта. Закрыл ее не я, а отец — значит, приходил домой на обед. Я знаю, почему он закрывает мою дверь. Ему невмоготу видеть незаправленную постель, вещи, разбросанные по полу, ему нехорошо от того, что я не всегда успеваю поднять жалюзи перед уходом в школу. Во всех остальных комнатах — безупречный порядок, и это целиком и полностью заслуга отца. Нигде ни пылинки, он даже посуду моет после завтрака, прежде чем уйти на работу.

На кухонном столе лежит лист бумаги — отец откуда-то принес и положил так, чтобы я увидел, когда вернусь домой. Так мы по большей части и общаемся. Грустное зрелище, но система работает.

«Приглашаем посетить пробные четырехдневные курсы джиу-джитсу, — читаю я, закусывая бутербродами. — Клуб будо открывает двери для всех, кого интересует „мягкий путь“ в мире единоборств. Познакомьтесь с основными приемами в пятницу и субботу 26–27 апреля и 24–25 мая…»

Такие объявления я находил на кухонном столе и раньше. Кажется, кто-то из папашиных коллег занимается джиу-джитсу. Он пару раз говорил об этом — вроде как ходил на какие-то выступления, которые его сильно впечатлили.

Мне эти единоборства как рыбе зонтик; кроме как в кино, я их и не видел. С чего он взял, что я потрачу четыре свободных вечера на толкотню в вонючем клубе будо?

Письмо № 115

На днях мне снилось, что мы с тобой идем по набережной. Ты все время шла впереди, а я спешил за тобой, но никак не мог догнать. Я пытался сказать тебе что-то важное. Не видел твоего лица, но знал, что ты улыбаешься. Улыбаешься, отдаляясь.

Вдруг ты остановилась. Повернулась к воде, обхватила себя руками, будто ежась от холода. Я протянул руку, чтобы коснуться тебя, согреть, но ты обернулась и, бросив на меня злобный взгляд, решительно ступила в воду. Я застыл на месте, не в силах произнести твое имя. Ты просто скрылась под водой, исчезла.

Помнишь, мы однажды говорили о том, как бывает в кино: человек вдруг просыпается и рывком садится на кровати, едва переводя дух? Помнишь? Мы еще говорили, что в жизни так не бывает.

Так вот, мы ошибались, поверь.

Э.

3

На этот раз я не успеваю уклониться: светленькая малявка врезается в меня на первом лестничном пролете. Мы оба чуть не теряем равновесие и вскрикиваем. Немного придя в себя, мы стоим не шелохнувшись и смотрим друг на друга. У нее ясные голубые глаза и открытый взгляд, и где-то в глубине этих глаз мелькает уже знакомое чувство. До чего же она серьезная. А может быть, это не серьезность, а страх или даже ужас? Сложно понять этот взгляд. А что она видит в моих глазах? Я не то чтоб много раз в жизни сталкивался со светленькими малявками в подъездах.

Она сбегает по лестнице — наверное, будет колесить по двору на велике. Ей не помешал бы велосипедный шлем, с такими-то скоростями. И не только на улице.

Отпирая дверь, я слышу звонок телефона. В груди проносится странное чувство. Безумная надежда — точнее, воспоминание о безумной надежде, которую я чувствовал раньше. Такое и теперь случается, но все реже.

— Здорово, это Буссе, — произносит низкий, совершенно незнакомый голос.

В груди холодеет, все меркнет. Какой еще Буссе? Я его знаю? Учитель, имя которого я забыл?

— Эрик говорил, что ты хотел попробовать джиу-джитсу.

Я знаю только одного Эрика, и вот совпадение — он как раз мой отец. Если речь о нем, значит, Буссе — тот самый коллега из клуба единоборств.

— Да… — неуверенно отвечаю я.

«Да» — потому что отец ему наверняка это говорил, а не потому, что я хотел попробовать.

— Я звоню сказать, что время изменилось. Начинаем в эту пятницу, в семь часов.

— Ясно…

— Не в шесть, как написано в наших листовках.

Я без того настроен скептически, а слова типа «листовка» пробуждают во мне еще большее недоверие. Сразу вижу перед собой людей, чей мир вращается вокруг увлечений, которым они решили посвятить жизнь и в которые решили втянуть остальное человечество — например, с помощью «листовок», которые они распространяют.

— Тебе подходит? Или не очень?

Не очень — в том смысле, что я не очень интересуюсь джиу-джитсу. Что отец записал меня на тренировку, не спросив у меня. Неохота объяснять такие вещи незнакомому человеку, да и знакомому тоже. Если папаша нагло записывает семилетку без его ведома в футбольную секцию — это еще можно понять. Но шестнадцатилетнего сына? Позор какой-то — и для меня, и для него.

— Ты меня слышишь?

К тому же у меня появилось ощущение, что если этот фанат джиу-джитсу вообразит, будто кто-то заинтересовался его единоборством, то пиши пропало — будет наседать до последнего, возражать бесполезно.

— Да, просто думаю, подходит ли время. Наверное, подходит.

Какая разница. Просто не приду, и все. Остальное — не моя забота.

— Отлично. Одежда, не стесняющая движений. Длинные рукава, длинные штаны. И прихвати бутылку с водой.

— Хорошо.

Я знаю, отец мечтает, чтобы я чем-то занялся, чтобы не просиживал лучшие годы жизни дома. Я знаю, он обо мне беспокоится. Мы и это обходим молчанием, но я-то знаю. Вижу по тому, как он глядит на меня вечером в пятницу; по тому, как осторожно стучит в мою дверь, заходит на цыпочках и спрашивает, не нужно ли постирать чего из одежды или полить цветок; по запискам на кухонном столе. Вижу по тому, как он сует мне деньги на кино, на автобус, на еду в городе; по тому, как в выходные за завтраком ни с того ни с сего берег газету и вслух зачитывает время работы лыжного трамплина. Вижу по тому, как он моет посуду после ужина; по тому, как выходит из моей комнаты, полив цветок. Слышу по звону тишины между нами.