Книга Мешок историй. Трагикомическая жизнь российской глубинки - Александр Росков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На другой день Филипп проходил мимо Ксениной баньки. И на тебе! – повстречался с Ксенией. Пуще прежнего похорошела бабенка. И податлива как никогда. Филипп намекнул:
– Париться-жариться когда будем?
– Хоть сейчас, – говорит, – у меня как раз протоплено. Каменка душистая, и всяких трав наварила да на нее набрызгала. Полок чистехонек, я его скобелечком два денечка выскабливала, вычищала – хоть животом, хоть спиной ложись – не занозишься.
– Я-я… Я готов! – одурел от счастья Филипп. – Хоть сейчас готов! Я как раз ботинки новые купил, – подхватил на руки Ксению и скорехонько в баню.
– Она у тебя холодная, что ли? – начал озираться по сторонам Филипп, боясь в полумраке запачкаться обо что-нибудь.
– Да где же холодная? – запричитала Ксения. – Самый жар! Раздевайся да на полок залезай. Уж я тебя попарю!
– Вообще-то ничего, вроде жарко. А тут под лавкой собака, что ли, растянулась?
– Собака прижилась, греется маленько. Да она нам не помешает, пускай себе лежит.
Филипп торопливо скинул с себя одежду, бросил у порога, влез на полок. Передернулся от холода.
– Ты сама-то тоже раздевайся давай да залезай ко мне, а то чего-то холодно стало. Поддай-ка жару!
Разделась Ксения – ладная вся такая: титечки – в обморок можно упасть, ляжечки гладенькие, внизу живота волосы курчавятся.
– Давай, – говорит, – Филя, я на тебе сверху буду. Люблю сверху.
Филипп дара речи лишился, только головой кивает. Принял он Ксению на себя, глаза закрыл от наслаждения. А как открыл – чуть сознание не потерял: не Ксения сидит на нем, а страшная-престрашная старушенция.
Филипп сразу мужской силы лишился. А Обдериха (это она образ Ксении приняла) соскочила с него и давай мужика крапивным веником охаживать. А тут и Баенник вылез из-под лавки, оборотился из собаки в свой собственный вид, пьет коньяк прямо из горлышка да подзуживает:
– Кончай его, Обдериха! Дери его до смерти!
Но Баенник ведь и таракашков жалел, а тут – на-ко! – своего хозяина угробить?! Кто коньяк-то носить ему будет?
Когда Филипп совсем без чувств на полке распластался, взяли его Баенник с Обдерихой за руки да за ноги и в сауну перетащили.
Обдериха быстренько в своей баенке порядок навела, всю крапиву на улицу повыкидала.
Ксения потом долго дивовалась: откуда в ее баньке новые мужские ботинки оказались (остальную-то одежду нечистые унесли), по деревне ходила, спрашивала. Никто не признался, а Филипп Ксению даже на порог своей избы не пустил, на крючок закрылся и занавески на окошках задернул.
И париться ее в свою сауну больше не зазывал…
Михаил Волостнов, Республика Карелия
Коротка у нас на Севере пора сенокосная. Того и гляди, дождь пойдет. А уж дожди-то у нас затяжные. Пока ведро стоит – успевай, хозяин, пошевеливайся.
Вот Иван Лукич и пошевеливался: косил, сушил, ворочал сено, стоговал.
Словом, дневал и ночевал на покосе. Радовался: будет теперь чем скотину кормить.
И ведь как ладно получилось – за неделю управился. И ни одного тебе дождливого денечка.
А как последнюю охапку сена на зарод бросил, радости было – через край. Успел-таки до набежавшей тучи.
Прикрыл зарод, а из тучи как хлынет.
– Успел, успел! – кричит он и в небо фигу показывает: дескать, вот, опередил, обманул небесную канцелярию.
Но тут молния до самой земли сверкнула. Да в зарод ударила.
Вспыхнуло сено и все в каких-нибудь пять минут сгорело, будто бы его и не было вовсе.
Чудеса, да и только!
Это не придумка какая-нибудь, а так на самом деле было.
История эта случилась в Верхнетоемском районе Архангельской области.
Ольга Батолина, г. Северодвинск
В 1934 году в деревне Щеглята умер молодой мужик, и его, по обычаю, увезли на три ночи в село Вой, в холодную церковь на моленье (церковь у нас тогда еще не совсем была закрыта, службы в ней велись).
Отчего мужик умер – никто не знал, но сам он неведомым образом воскрес ночью в холодной церкви. Встал из гроба и заметался по пустому храму, ища выход. По существовавшему тогда поверью считалось, что в воскресшего человека вселялась нечистая сила, и, если его не убить, умрут три попа. «Покойник» об этом знал и понимал, что живым его из церкви не выпустят.
Утром в дверях церкви заскрипел замок, и в храм вошел ничего не подозревавший сторож. Только он переступил порог, как мужик в белой похоронной одежде налетел на него, ударил – и был таков.
После этого сторож онемел на всю жизнь. Мужик, как есть весь в белом, выскочил на улицу, а там – хлебный обоз мимо идет, лошадей 10–12. Он подбежал к обозу и кричит:
– Дайте мне тулуп!
Люди на возу удивились, но тулуп ему бросили.
Кое-как мужик добежал до родного дома и забарабанил что есть мочи в ворота – ноги-то в лаптях мерзнут.
Старик отец, убитый горем, спал на печи. Стук в ворота услышал младший сын. Удивился, кто бы это мог прийти в такую рань? Открыл ворота, и как увидел брата, так и повалился.
А «покойник» вбегает в свой дом и кричит:
– Скорее пускайте меня на печь! Скорее!
Старик со сна толком понять ничего не может: его усопший сын, весь в белом, холодный, лезет к нему на печь со словами:
– Тять, пусти меня на печь, я больно замерз!
У отца сердце не выдержало, и он тут же отдал Богу душу.
Рассказывают, что в войскую церковь старика отпевать не допустили. Пришлось везти его в другую.
А как сложилась дальнейшая жизнь воскресшего тогда мужика, теперь уже и не помнит никто.
Д.М. Казаков
У Миши Попова умерла жена. А еще неделю назад я говорил с ней, молоденькой смуглолицей красавицей. Меня, как фоторепортера и друга семьи, уговорили поснимать похороны. Отказаться было неудобно.
Еще не закончились поминки, как я уже проявил обе скорбные пленки. А ночью напечатал около полусотни фотографий.
На следующий день проснулся поздно, была суббота. Занимался какими-то делами, смотрел телевизор, ближе к полуночи потушил свет и лег спать.
И только закрыл глаза – в углу напротив кровати появилась она. Мишкина жена! Покойница молча стояла в своих белых туфлях и безмолвно смотрела на меня. Хоть в ту пору я был коммунистом и атеистом – озноб пробежал по коже. Потом вскочил с кровати, включил свет – видение исчезло…
