Книга Западня - Пьер Алексис Понсон дю Террайль

В 1827 году маскарады блистали во всей своей красе. Чтобы отправиться на костюмированный бал, где собирался весь высший свет, никто не боялся надеть на себя костюм другой исторической эпохи.

И не было ничего прекраснее чудесной витой лестницы, которая вела к первым и вторым галереям.

Почти на каждом ее пролете дамы и господа в элегантных масках обменивались фразами пусть не всегда умными, зато неизменно уместными, изысканными и отличавшимися хорошим вкусом.

До того лая, да простят нам это ужасное слово, которым в наши дни сопровождаются любые встречи на костюмированном балу, было еще далеко.

Одним словом, переодетые дамы и господа с масками на лицах в этот вечер толпились меж колонн вестибюля по обе стороны от парадной лестницы у входа в знаменитый концертный зал.

Самые неутомимые весельчаки разбились на группки, одна из которых обосновалась на нижних ступенях левой лестницы.

Хотя компания эта практически полностью состояла из молодых людей, большей частью переодетых в костюмы паликаров[3], бывшие тогда в большой моде, в нее также входили и две дамы – шотландка и андалузска.

Наконец, в центре ее стояла высокая, молодая и, судя по наполовину прикрытому маской лицу, прекрасная особа.

На ней был наряд обыкновенной молочницы.

Она ораторствовала – весьма недурно, но при этом дурно отзывалась об окружающих, многие из которых не могли скрыть своего скверного расположения духа, вызванного остротами дамы.

Помимо прочего, добавим, что к каждому молодому человеку она обращалась по имени, но при этом на «вы», на смену которому тогда еще не пришло дерзкое, если не сказать грубое, тыканье, которое сегодня в такой большой чести.

Огромный успех молочнице обеспечивало то обстоятельство, что саму ее никто не мог узнать, и это инкогнито приводило в ярость дюжину хлыщей в манишках, на которых она безжалостно обрушивалась.

– Не надо в меня так внимательно вглядываться, господин д’Аржелес, – неожиданно обратилась она к молодому человеку двадцати одного года от роду, – уж кого-кого, а меня вам не убедить в том, что вы близоруки. Приберегите эту уловку для рекрутской комиссии, освободившей вас от воинской службы.

Все прыснули со смеху.

– Но мадам… – с трудом выговорил несчастный Аржелесс.

– Вы хотите знать, кто я?

– Только это и больше ничего.

– У вас ничего не получится.

– Почему?

– Потому что вы меня не знаете.

– Вот так история! – произнес один из паликаров.

– Уверяю вас, господин де Сентак, – убежденно сказала дама.

Молодого человека со скрытым под маской лицом крайне удивило, что его узнали.

– В скобках замечу, господин де Сентак, что рада вас видеть. Как поживает госпожа де Сентак?

– Моя жена?

– Она самая. Ей давно позволено вернуться из ваших владений в Беноже, где вы из предосторожности каждый год запираете ее больше чем на шесть месяцев?

– Какое отношение моя жена может иметь к вашим речам?

– Ах, да никакого, ведь она особа мудрая и на редкость очаровательная. Потому-то все и удивляются, что вы изводите ее ревностью, которую вполне можно было бы назвать беспощадной.

– Вот ты и попался! – прошептал один из молодых холостяков.

– На этот раз, любезная молочница, пророческий дар вас подвел, – молвил де Сентак, – ведь я не ревную жену, вы плохо осведомлены.

– Вы себе льстите, сударь.

– Как прикажете вас понимать?

– Как хотите, так и понимайте. Кроме того, позвольте заметить, в виде доброго совета, что вам следовало бы проявлять больше деликатности и не обманывать госпожу де Сентак.

– Мне?

– Да, в один прекрасный день она разглядит в вас злобного развратника, и тогда…

– И что тогда?

– И тогда плевать ей будет на общественное мнение и правила приличия.

Сентак вздрогнул.

– И потом, вам было бы поделом, если бы она явилась на этот костюмированный бал.

При этих словах Сентак поспешно и с недоверием огляделся по сторонам.

Молочница, воспользовавшись подвернувшимся случаем, чтобы продемонстрировать премилые зубки, весело расхохоталась.

– И он еще осмеливается утверждать, что не ревнив! – воскликнула молодая дама.

И хитро добавила:

– Послушайте, вы что, хотите, чтобы я показала вашу жену?

– Прошу вас, – ответил Сентак, разволновавшись не на шутку, – не говорите так.

– В самом деле?

– Если вы что-нибудь знаете о мадам да Сентак, скажите мне. Уверяю вас, когда я ее накажу, ей будет не до смеха.

– Ах, боже мой! Вот уж поистине Синяя Борода! – воскликнула молочница. – Сюжет – трагичнее не бывает.

– Мадам!

– Эх, сударь… Если вам неприятны шутки, лучше не ходите на костюмированные балы.

– Мадам, даже на маскараде никому не позволено обсуждать мою жену.

– Но я обсуждаю не мадам де Сентак, а такой ваш пагубный недостаток, как ревность. Может, вы желаете, чтобы я сменила тему? У меня в запасе есть и другие откровения.

– Если это не затрагивает мою супругу и, как следствие, мою честь, я вам разрешаю.

– В таком случае, господа, слушайте.

– Нас ждет какая-нибудь история? – спросил белокурый юноша без маскарадного костюма, но с бородой, что в те времена было редкостью.

– Да, господин Мэн-Арди, история, причем очень даже интересная.

– Мы вас слушаем.

– В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, словом, в одном большом южном городе…

– Это что, сказка? – спросил Танкред де Мэн-Арди.

– Как пожелаете. Так вот, в одном большом городе на побережье Средиземного моря, щедром и известном своими винами, жила-была темноволосая, белоликая принцесса. И хотя она отнюдь не вышла из плеча Юпитера, это не мешало ей кружить голову всем молодым людям на десять лье вокруг.

– Начало неплохое.

– Ох, не торопитесь с овациями, – возразила на это молочница, – интрига еще даже не начиналась. Ну так вот. Среди почитателей этой обольстительной принцессы был один юный синьор, душой и телом преданный торговле, как и большинство моих соотечественников. Он был вовсе не безобразен, порой блистал умом, честно составил состояние и впоследствии удвоил его с помощью брака по расчету.