Книга Кровавый приговор - Маурицио де Джованни

Клиент бросил несколько монет на столик, заменявший кассу, и поспешил выйти на свежий воздух: он чувствовал, что задыхается.

Вечер принял в свои влажные объятия Луиджи Альфредо Ричарди, комиссара мобильного отряда сыскной полиции округа Реджиа в Неаполе — человека, который видел мертвых.

Тонино Иодиче вернулся домой, к жене, матери и трем детям. День был очень плохой. Как каждый вечер, он остановился под аркой старого особняка на улице Монтекальварио (Голгофская улица!), чтобы надеть маску усталого, но довольного жизнью отца семейства, у которого дела идут хорошо. Он знал, что это неправда, но делал это для блага жены и детей: не хотел взваливать на их плечи еще и этот груз.

Это ему полагается всю ночь смотреть в потолок и прислушиваться к их дыханию и думать: еще один день полного штиля, и неизвестно, когда эта тишина закончится и их корабль сможет двинуться вперед. Это он должен снова и снова заполнять счета — все те же суммы и все те же дни, ждать, когда закончится срок векселя, и придумывать слова, которыми он попробует убедить старуху дать ему еще один шанс.

Раньше Тонино торговал пиццей с собственной тележки. Теперь, вспоминая это время, он думал, что тогда ему жилось неплохо. Беда была в том, что он не понимал этого и захотел изменить свою жизнь. Тогда он вставал в пять часов утра, готовил тесто и масло, приводил в порядок тележку, одевался как можно теплее, если на улице было холодно, или покорно подставлял себя под удары пакостного летнего солнца и отправлялся в путь по городу. Всегда одни и те же улицы, одни и те же лица, одни и те же клиенты.

Эти люди любили Тонино: он пел высоким голосом — красивым голосом, так ему говорила его мать, и то же самое говорили клиенты. Если клиентка была красива, он в шутку притворялся, будто влюблен в нее. Женщины смеялись в ответ и говорили: «Хватит дурачиться, Тони. Дай мне вот эту пиццу и уходи». Он со своей тележкой, свистом и голосом был одним из тех, кто приносит хорошее настроение. Поэтому полицейские обходили его стороной и не спрашивали, есть ли у него разрешение на торговлю и лицензии. Даже случалось, что они подходили к тележке и он предлагал им пиццу «без никаких денег», то есть бесплатно.

Так проходили месяцы и годы. Он женился, и его красавица Кончетина была еще веселей и еще бедней, чем он. Потом, почти сразу друг за другом, родились дети — Марио, Джузеппе и Лючета. Они были красивыми, как их мама, шумными, как папа, а голодными — как оба вместе. Тонино почувствовал, что денег, которые он зарабатывает, торгуя с тележки, семье уже не хватает.

Именно тогда он убедил себя, что, если не попробует найти себе работу лучше, они начнут голодать. Никто не говорил, что люди беднеют, но все становились беднее и сами готовили себе еду дома. Клиентов стало меньше, а пиццу можно было купить с отсрочкой на восемь дней («ешь сегодня, платишь через неделю»), и многие делали так: съедали свою покупку и исчезали.

Тонино думал, что вне дома обедают богачи, а богачи хотят сидеть за столом, слушать музыканта с мандолиной, пить и веселиться. Старик кузнец из переулка Сан-Томмазо уходил на пенсию и продавал свое помещение. Там можно было поставить два длинных стола и один маленький, а может быть, и два маленьких. Сначала он будет печь пиццы, а Кончета подавать. Потом, когда дела пойдут лучше, им станет помогать Марио — старший сын.

Он собрал сбережения своей мамы и все, что смог выпросить у родных и друзей, но все равно не хватало еще кучи денег. Он продал свою тележку, и теперь пути назад уж точно не было. И в это время один друг сказал ему, что в квартале Санита есть старуха, которая дает деньги в долг под малые проценты и на большой срок.

Тонино пошел к этой старухе и убедил ее дать денег: он хорошо умел уговаривать людей, а пожилых женщин уговорить было легче, чем кого-либо еще. Так он получил необходимые деньги и открыл свою пиццерию на шесть месяцев раньше, чем рассчитывал.

На открытие пришли все родственники, друзья и знакомые. Старухи не было, сказала ему, что не любит выходить из дома. Они пришли и поели у него и в тот день, и на следующий, чтобы это принесло ему счастье. Вот только потом никто из друзей и родных больше не приходил.

Тонино понял, что старики были правы, когда говорили: «Зависть бьет сильней, чем розга». Конечно, иногда кто-то, проходя мимо, заглядывал к нему, но его пиццерия стояла не на главной улице, и, чтобы попасть в нее, надо было знать, где она находится. Проходили дни, потом месяцы, и Тонино постепенно понял, что поступил как дурак: потратил на обустройство и подготовку заведения столько денег, сколько никогда не сможет возвратить. Через три месяца старуха заменила его обязательство на два новых, увеличив проценты. Потом она дала ему отсрочку на месяц и с криком выгнала Тонино из дома. Она предупредила его, что это последний срок и теперь он должен заплатить.

Тонино открыл дверь своего дома. Лючета бросилась в его объятия и покрыла его лицо поцелуями. Она всегда первая чувствовала, когда он приходил. Он крепко обнял ее в ответ и с натянутой улыбкой пошел навстречу детям. Сердце сжалось у него в груди. Послезавтра наступает день оплаты векселя, и это последний срок. А у него нет даже половины нужной суммы.

2

Весна пришла в Неаполь 14 апреля 1931 года чуть позже двух часов утра.

Она опоздала, и, как обычно, ее принес порыв нового, южного ветра после ливня. Первыми ее заметили собаки во дворах деревенских домов Вомеро и в переулках возле порта. Они подняли морды, понюхали воздух, вздохнули и снова уснули.

Прибытие весны прошло без шума. Она вошла в город в те два часа, когда он отдыхал, между поздней ночью и ранним утром. Не было ни праздников в ее честь, ни плача по зиме. Весна не претендовала на радушный прием, не требовала аплодисментов. Она овладела улицами и площадями, терпеливо остановилась перед закрытыми дверями и окнами и стала ждать.

Ритучча не спала, а притворялась, что спит. Иногда это срабатывало. Бывало, он останавливался, смотрел на нее и возвращался на чердак. Тогда она слышала скрип старой кровати, в которой он ворочался, а потом его храп — ужасный скрежещущий звук.

Этот звук казался ей прекрасным, потому что избавлял от ужаса. Иногда. Иногда ей было позволено спать.

Но в эту ночь весна постучала в окно и заставила бурлить кровь, прокисшую от дешевого вина из кабачка, стоявшего в глубине переулка. Притворный сон не помог Ритучче. Она почувствовала на себе руки отца. Как всегда в такие минуты, она подумала о маме. И прокляла маму за то, что та умерла.

Кармела застонала во сне из-за артрита: у нее в костях словно раскачивался и толкался кусок раскаленного железа. Ей не было холодно: ее укрывало тяжелое одеяло, и стены не пропускали сырости. Если бы старая Кармела бодрствовала, а не спала без сновидений, она бы с гордостью посмотрела на обои с цветочным рисунком, которые недавно велела наклеить. Если бы она не спала, она бы подумала, что, наклеив на стены так много цветов, она вместе с ними купила себе весну, и теперь, когда снова наступило теплое время года, цветы на балконе и в доме начнут соперничать между собой.