Книга Ведогони, или Новые похождения Вани Житного - Вероника Кунгурцева

Вот открывает она математику, задача про двух путников: один из пункта А идет пешим ходом, другой из пункта Б едет на велосипеде — но не успели бедолаги встретиться… Бабушка Василиса Гордеевна стянула с головы черный платок, подкралась к разморенной от горячей снеди учительнице, замахала на нее платком, что‑то пошептала… И Нина Борисовна бух носом в пункт Б, локти сложила поверх страниц, голову на руки опустила — и ну сопеть!.. Так и проспала два часа. А после очнулась и говорит: «Вот Ваня сегодня молодец какой! Ставлю тебе отлично, всегда бы так‑то!» — и с чувством исполненного долга — за порог.

Так, по большей части, и проходили уроки. Но не всегда по бабушкиному выходило! Иной раз Василисы Гордеевны дома не окажется, другой раз самовар не поспеет к учительскому приходу, а то Ваня осерчает вконец — вымолит, выкорит у бабушки урок–другой… Да и не так уж часто наведывалась к нему учительница: школьников‑то ведь тоже учить надо, дома дети–внуки дожидаются, да тетрадки еще проверять!.. И всё‑таки кое‑что и Ване удалось урвать из общего‑то образования!

Но ведь и бабушка Василиса Гордеевна учила Ваню кой–чему! Перво–наперво травы понимать: пока весна не пришла — хоть в сушеном виде, чтоб отличить сумел донник от горечавки, чабрец от лютяка… Потом, конечно, какая травка от какой хвори… И как разные травы между собой сочетать, чтоб сильнее ударить по болезни‑то. Как настои делать да отвары, мази да притирания. Сколь времени употреблять то или иное средство, чтоб не переборщить с лечением. Ну, и заговорам, конечно, учила — подходящие слова–те и на девок–трясовиц ведь действуют!

Так‑то вот Ваня и учился. Бабушка длинными зимними вечерами вышивала долгое полотенце — уж такое узорчатое!

Сплошь рушник оказался исписанный разноцветным шелком, и в каждой клеточке — то птички, то горох вьется, то оленьи рога, то лягушки распятые, то змейки, то что‑то вроде буквы «ж», то морды какого‑то животного вниз головой и вверх головой, да много всего… Мелкие узорчатые строчки с двух концов полотенце исчертили, а посредине крупная картина: какая‑то баба с воздетыми к небу руками, в каждой руке — по птице, вместо головы у ней — ромб с крючками, а с двух сторон приближаются к бабе два всадника, вместо голов у них тоже ромбы, а в руках‑то: у одного — красно солнышко, у другого — ясный месяц! Узорочье всё прирастает — и Ваня, разглядывая расписное полотенце, гуторит[6]:

— Таким ведь и вытираться‑то жаль…

А Василиса Гордеевна отвечает:

— А не для того вовсе убрус[7]вышивался, чтоб им морду–личико утирать или пакли грязные…

— А для чего ж тогда? — удивляется Ваня.

— Ить это письмо, разве не видишь?!

— Письмо–о?! — опешил Ваня. — А что ж тут написано? И кому это письмо?

Но бабушка не ответила, промолчала, будто не слышала. Ваня и так и сяк разглядывал убрус, и с одного конца, и с другого — нет, ничего не понятно… И что все эти змейки да рога значат? Зашифрованное, может, послание‑то?..

Готовое полотенце бабушка не в почтовый ящик бросила, а в сундук спрятала. Уж какие там адресаты в сундуке сидят, кто там будет читать убрус — не известно, может, мыши острыми зубами?.. А Василиса Гордеевна, с полотенцем разделавшись, за вязанье принялась — только спицы позвякивали: носки шерстяные с каемкой вывязывала, варежки с петухами и толстый свитер с оленихами да оленцами. Всё из белой шерсти, кроме свитера: он темно–синий, только олени белые. Ох, и самовяз получился, всем свитерам свитер: теплый да красивый! Ваня спрашивает с подковыркой:

— А на свитере, варежках и носках ты ничего не написала? Носить‑то их можно?

— Носи на здоровье!.. Если что и написано — так не для тебя… А кому надо — те прочтут…

Вот ведь! Ваня померил свитер, в зеркало погляделся: вроде оленихи с оленцами скакать по нему вздумали, бегают по кругу, только что на груди были, глядь — уж на спину перебрались, теперь опять вперед выскочили. И замерли, как вроде не носились только что туда да сюда. Но Ваню‑то не проведешь! Хорошо, что неугомонные и сверху и снизу в две полосы зажаты, как в клетки, никуда со свитера не денутся… Ладно. Снял свитер, сложил — ходить‑то в нем Ване всё равно некуда, не перед кем красоваться!..

Но — помаленьку зима кончилась. А весной начались огородные работы: и копать надо, и сажать надо, и тяпать надо. Солнышко пригрело сильнее, полезли из земли травы — стали они с бабушкой в лес похаживать, мураву сбирать. Перед каждым походом в лес Василиса Гордеевна окачивала Ваню с головкой ледяной колодезной водицей, бормоча: «Черному зверю, серому волку пень да колода, а Ивану–молодцу — чистая дорога», — и сенная лихорадка, злая аллергия перестала цепляться к Ване. Мог он теперь и без защитной ладанки ходить по лесам.

И вовсе забыл Ваня про то, что Шишка собирался вызвать. А когда вспомнил, чего‑то решил махнуть на это рукой — а ну как домовик рассердится!.. Просто так ведь он вытащит постеня[8]с насиженного места, безо всякого серьезного повода. Домовик вон или в войну выметается из дому, или когда избе что‑то грозит. А сейчас что? Войны вроде нет пока серьезной, избу сносить не собираются. Спросит Шишок: «Чего звал‑то, хозяин, какая беда стряслась?» А он что в ответ? Дескать, доказать хотел бабушке, что ты существуешь и что не сбрендил я, а в самом деле ходил за волшебным мелом и чего–чего только не испытал… И зачем бабушке что‑то доказывать?! Знает Ваня, что всё бывшее с ним — правда, вот и ладно. А у бабушки, значит, свои резоны доказывать обратное.

И была еще причина, по которой не стал он вызывать постеня: крохотное сомненьице всё же точило мальчика — а вдруг да не объявится Шишок, что тогда думать?!

Глава 2. Кровохлебка

В разгар лета отправились бабушка Василиса Гордеевна с Ваней в лес — и козла с собой взяли, попастись на приволье. Бабушка нацепила Мекеше на рога мешок (вроде намордника, который надевают злой собаке) и сверху еще веревкой оплела, дескать, травку пощипать хочешь — терпи!.. Мекеша тряс–тряс башкой, пытаясь содрать мешок, бил–бил зачехленными рогами по воротам, да, в конце концов, после угрозы быть оставленным дома, смирился.

Вначале ехали на трамвае, в темноте еще, после — на первой электричке. Народ в транспорте отнесся к Мекеше лояльно — и козел к народу так же.

Контролеры, по счастью, им не попались, и вот Мекеша первым — со стуком и бряком — соскочил на бетонную платформу, а за ним выметнулись и Василиса Гордеевна с Ваней. Рога Мекешины освободили — и ходко двинулись в лес. По серебряной росе травку рвали. Козла бабушка к осинке привязала, чтоб, перво–наперво, всю траву не приел, а во–вторых, чтоб не потерялся.