Книга Мотель "Парадиз" - Эрик МакКормак

Путешествие было долгим. По ночам небо кипело осколками света, но даже в беззвездные ночи корабль тащил в кильватере собственный млечный путь. Днем Дэниел часами следил с бака за тем, как корабль идет на ветер, и чем крепче был этот ветер; тем увереннее шел «Мингулэй». Дэниел чувствовал, что накрепко связан с судном.

Но когда, наконец, оставалось пройти вдоль берега считанные мили, до чего же неприятно знакомой показалась ему Патагония! Как непреклонно завитки тумана вокруг приземистых холмов и лысые болота напомнили ему окрестности Мюиртона! Словно над ним подшутили, и подкоп вышел на поверхность в тюремном дворе. Он почти готов был увидеть за каждым мысом чертово колесо шахтного подъемника, почувствовать резкий запах печного дыма, услышать сирену, улюлюкающую над его поражением.

«Мингулэй» бросил якорь в четверти мили от берега, и весь день команда перетаскивала провизию. Прибой, гигантская злая машина, между шлюпкой и обшивкой корабля раздавил одному из рабочих руку и не оставлял попыток утопить остальных. Но в конце концов, еще засветло, вся провизия и все люди, кроме вахты, оставшейся сторожить судно, были на берегу. На бескрайнем белом пляже экспедиция развела костер из плавника, и повар приготовил на ужин рыбное рагу с пресными лепешками.

3

Тех вечеров в Патагонии Дэниел Стивенсон не мог забыть. Усевшись в круг света от костра, отгородившись спинами от темноты, они потягивали из кружек ром и рассказывали истории, словно по-прежнему лежали в своих гамаках в кубрике, по пути на юг.

Одна история, которую Дэниел Стивенсон услышал там, в Патагонии, укоренилась в его памяти также прочно, как и пейзаж того края. Экспедиция, к тому времени уже с неделю продвигавшаяся в глубь материка, разбила лагерь на плато у подножья холмов. Была ночь, холодная, дождливая. Рассказчиком был Захария Маккензи, механик, чьей обязанностью было следить за вспомогательным двигателем «Мингулэя».

Это был высокий моложавый человек с шапкой волос, уже начавших редеть. Он кое-что понимал в медицине; когда Дэниел Стивенсон в самом начале путешествия повредил руку о храповик, Маккензи ежедневно делал ему промывания и припарки. Часто, постучавшись к нему в каюту за лечением, Дэниел Стивенсон успевал заметить, как он что-то строчит в желтых блокнотах. Ему, очевидно, нисколько не мешали визиты Дэниела. Возможно, говорил он, им так легко удалось поладить потому, что его специальностью были внутренности корабля, тогда как Дэниел водил близкое знакомство с внутренностями самой земли. Вот и весь юмор, на какой он был способен.

Разве что еще одно его замечание можно считать шуткой. К тому времени они знали друг друга достаточно близко, чтобы говорить о любви и женщинах.

– Я никогда не был влюблен, – сказал Захария Маккензи, – Вот тебе совет, Дэниел: никогда слишком не доверяй человеку, который не был влюблен.

Он не засмеялся.

Этот самый Захария Маккензи и рассказывал ту историю – давным-давно, в Патагонии, – и его светло-голубые глаза, словно сталь, отражали свет костра.

4

Наверху, на сыром чердаке, после всех прошедших лет, Дэниелу Стивенсону хотелось, чтобы я знал: он никому до меня не рассказывал этой истории.

– Эзра, это первый раз, – сказал он. И помедлив: – Никогда в жизни, ни единого раза.

Он умолк, затем повторил снова:

– Эзра, да. Это первый раз.

Потом он замолчал, приподняв одно веко, вглядываясь в ящик, запечатанный тридцать лет назад. Его желто-зеленые глаза горели. Он в точности помнил, что это была за ночь, кто сидел там (теперь все до одного наверняка мертвы) вокруг костра среди патагонской тьмы. Я же слушал, как слабеет снаружи дождь: он продолжал рассказывать свою историю шиферной крыше и нахохленным избитым холмам за грязным окном – но теперь намного тише.

5

Костер был как сияющий надрез на гигантском брюхе патагонской ночи. Вокруг носились летучие мыши, туда-сюда, дождь мягко нашептывал пылающим поленьям. Холмы давно уже исчезли без следа.

Механик заговорил. Он сказал, что припомнил кое-что интересное, былую быль. Он был человек с островов, он хранил в каюте исписанные блокноты, куда никому не разрешалось заглядывать. Его руки не понаслышке знали флотский мазут и стальные трубы, но пальцы были изящные, как у пианиста или хирурга, а молочно-голубые глаза выдавали мечтателя. Он поднялся с корточек и занял место повыше, на перевернутом бочонке. И с мягким северным выговором начал.

– Когда я был маленьким, у нас в городке произошел странный случай. На нашем краю острова открыл практику новый врач; он приехал с женой и четырьмя детьми – двумя мальчиками и двумя девочками, всем не больше десяти лет. Доктор говорил с южным акцентом; он был худой, с головой, как у змеи, а жена его была красавица с роскошными длинными волосами, стянутыми в узел на затылке. Всегда счастливая, всегда что-то напевала. Больше я о ней ничего не помню.

Это случилось всего через месяц. Одним солнечным сентябрьским утром новый доктор, с виду очень подавленный, пришел в полицейский участок и заявил, что его супруга исчезла. Сказал, что она отправилась на ежедневную прогулку и не вернулась. Он сам искал ее повсюду, не хотел поднимать шума, но теперь уже очень волнуется.

Полицейские взялись за работу. Сперва они убедились, что она не садилась на паром до большой земли. Затем организовали поиски. Полиции помогали многие мужчины. Искали днем и ночью, двое суток, но не нашли ни следа.

Жизнь должна продолжаться. На следующее утро четверо детей, как обычно, пришли в школу. Но выглядели они нё слишком хорошо – бледные и какие-то осунувшиеся, будто бы от слез. Больше всего бросалась в глаза их походка. Они двигались одеревенело, словно старики.

Островные дети знали их недавно и стеснялись спросить, в чем дело, ведь скорее всего это было как-то связано с исчезновением их матери. Но на второй день одной из девочек, которой тогда было около шести лет, стало плохо прямо в классе. Она упала на пол у парты в конвульсиях, держась за живот и стеная.

Старая директриса отвела ее в учительскую и удобно уложила на подушки, укрыла одеялом, после чего позвонила отцу, чтобы тот немедленно приезжал.

Девочка продолжала в муках кричать. Директриса попыталась выведать у нее, где болит. Девочка сперва отнекивалась, но ей было очень больно, и она видела, что директриса хочет помочь. И она принялась расстегивать платье, пуговицу за пуговицей.

В этот момент на улице остановилась машина, девочкин отец, врач, ворвался в учительскую, выкрикивая: «Нет! Нет!» – и унес дочь на руках. Потом вернулся за тремя остальными детьми и увез всех домой на машине.

Старой директрисе этого было предостаточно – она позвонила в участок.

Сержант и констебль без промедления подъехали к дому врача в скалах, что смотрел окнами на море. Они постучали и ждали несколько минут, пока доктор с раздраженным видом не открыл им, наконец, дверь. Сержант сказал, что хочет видеть детей. Доктор сперва ответил, что дети больны и их нельзя беспокоить, но сержант настаивал. Все трое вошли в дом.