Книга Неправильный Дойл - Роберт Джирарди

Нэнси перевела единственный вопрос индейца:

– Все эти женщины твои жены?

Удивленный Финстер кивнул.

Лицо индейца расплылось в широкой улыбке. Он подпрыгнул, снял ожерелье из раковин, надел его на шею Дойла и обнял его.

– Любой мужчина, – сказал он Финстеру, – краснокожий или бледнолицый, который может справиться сразу с шестью женщинами, должен быть великим вождем, очень сильным и бесстрашным.

Валем считал таковым себя, а это означало, что в глазах Великого Маниту окнонтококов они оба – братья и члены одного племени. Финстера очень удивило это утверждение, но он уже давно привык к странностям этого мира, поэтому низко поклонился и принял такую честь с учтивостью, приличествующей обстоятельствам. В тот же вечер окнонтококи начали церемонию, которая продлилась десять дней и ночей и сделала Финстера вождем окнонтококов, вторым после Валема, имеющим в подчинении двадцать пять воинов.

Какое-то время Финстер тайно планировал сбежать со своими женами на «Королевском предприятии» и вернуться на Ямайку, где он снарядил бы Другой корабль и снова начал пиратствовать. Потом он передумал: лучше быть королем среди дикарей, чем пиратом в цивилизованном обществе. В общем, жизнь, которую он теперь вел, не намного отличалась от того, чем он занимался раньше. Все то же: разбой и пирушки после удачных дел, те же звезды вверху, те же самые женщины. Он взял в жены одну из юных дочерей Валема, чтобы скрепить свою связь с племенем, и вместе с воинами выступал против нантикоков. Воины, в свою очередь, учились управлять «Королевским предприятием», переименованным в «Вождя Валема», и под командованием Дойла ходили к побережью Виргинии и вокруг мыса Чарльза, чтобы грабить английские суда в Чесапикском заливе.

Год прошел удачно. Финстер Дойл и его индейцы-пираты захватили, ограбили и потопили в Чесапике четыре небольших торговых судна, а на острове у его жен родилось пятеро здоровых младенцев.

Но однажды у побережья Виргинии появился английский военный корабль.

В нескольких днях ходу на юг, в устье Паманки, на берег высадился отряд английских моряков с грозными лицами и с ними – перебежчик-толмач из племени нантикоков. Они сказали испуганным индейцам, что ищут ирландского пирата, у которого три корабля и семь жен, и пообещали много ожерелий из раковин за сведения о нем.

Все это время Финстер и его жены обитали в корпусе «Могилы поэта», словно насекомые в гниющем бревне. Богатства, которые он захватил во время той последней вылазки, всё еще лежали в трюме. Все это нужно было спрятать от англичан до того, как они здесь появятся, – Финстер знал, что это произойдет, потому что англичане не терпят пиратов, тем более ирландцев, и не остановятся, пока не вздернут его. Валем помог ему собрать вместе всех пригодных для работы окнонтококов, и мужчин и женщин. Они копали, сменяя друг друга, целых три дня, пока на другой стороне дюн в мягкой почве, похожей не на песок, а, скорее, на плотную черноватую землю, не образовалась гигантская яма. Тем временем Финстер спилил мачты, срезал оснастку корабля и соорудил из всего этого нечто вроде тяжелой волокуши. Когда яма была готова, он запряг все племя окнонтококов, и они оттащили туда корабль. Яму засыпали, так что от судна не осталось и следа. Его «Могила поэта» обрела собственную могилу на земле.

Вскоре после этого «Вождь Валем» встретился с военным шлюпом «Павлин» при входе в бухту Вик-комак в Чесапикском заливе. Это было мало похоже на схватку: на борту «Павлина», которым командовал доблестный усмиритель индейцев полковник Броуди Диеринг, было двадцать пушек, – и Финстера с его командой из пяти воинов быстро схватили и доставили в Джеймстаун, чтобы там повесить. Воины Финстера были дикарями и язычниками, поэтому их повесили сразу, а ему пришлось пройти через все изощренные пытки судопроизводства. Перед тем как вынести приговор, сэр Уильям Беркли, глава исполнительной власти и губернатор виргинской колонии, спросил Финстера, не желает ли он произнести последнее слово. Ничуть не колеблясь, Дойл расстегнул штаны и под хохот зрителей с галерки помочился на судебного пристава, который стоял под скамьей подсудимых. Беркли это не показалось забавным, и он добавил к приговору Финстера сорок ударов плетью с железным наконечником.

Несколькими днями позже полковник Диеринг и его солдаты посадили пирата в повозку, запряженную волами, которая медленно двинулась по пыльной дороге к морю. На его шее уже была завязана веревка, которая, спадая, словно змея, обвивала его ноги. Надсмотрщики и рабы с табачных плантаций молча смотрели, как он медленно ехал, полный достоинства, возвышаясь над живой изгородью, словно ростра на носу корабля. На верфи в Хэмптон-Роудс боцман с «Павлина» содрал с Финстера одежду и хлес-тал его кошкой до тех пор, пока не разорвал кожу в клочья. Потом его вздернули на виселице и оставили висящее тело разлагаться в железной клетке, в знак предупреждения всем пиратам.

Но еще долгие годы женщины, завернутые в оленью кожу и шерстяные одеяла на манер индейских скво, хотя под грязью большинство из них были белыми и одна – негритянкой, приходили по длинным лесным тропам и приносили чумазых детей, чтобы постоять в немом созерцании почерневших костей Финстера Дойла, раскачивающихся на ветру.

Часть 1

Дойл возвращается домой

1

Тим Дойл медлил, стоя на пыльной лестничной площадке, вставив ключ в замок. Он делил мансарду со своей любовницей, молодой француженкой по имени Бри-жит Пуссен. Печальный янтарно-желтый свет проникал в узкий лестничный колодец через слуховое окно на противоположной стене и образовывал что-то вроде мишени с перекрестьем на темном дереве двери и на осыпающейся гирлянде сухих роз, которую Брижит повесила три месяца назад, когда они въехали. Дойл смотрел, как янтарная мишень тускнеет и расплывается в полумраке, – вот несколько секунд, и еще один день прошел. Судя по звукам, доносившимся из-за двери, там мужчина и женщина занимались любовью.

Непрерывный шум городского транспорта доносился с Рю де ля Мир; резкий гудок давшего задний ход грузовика эхом отдался во внутреннем дворике, почти сливаясь со страстными криками за дверью. Дойл стоял неподвижно, прислушиваясь. «Конечно, – мрачно думал он, – это обязательно должно было случиться, это правильно, более того – справедливо». В следующую секунду крики достигли неистового крещендо, и каждая нота была ему знакома. Брижит определенно знала, как получить оргазм: она позволяла страсти вливаться в нее, овладевать ею полностью, а после лежала не двигаясь, холодная и влажная, как утопленник, выловленный из Сены.

Затем Дойл услышал гортанные звуки, издаваемые мужчиной, находящимся с ней, решительным щелчком повернул ключ в замке и толкнул дверь. За секунду до того, как войти, он бросил взгляд на слуховое окно и поймал слабый отблеск фасада Сакре-Кёр, кораллово-розового в лучах заходящего солнца, под которым до горизонта раскинулся Париж – город, уже исчезнувший для него, стертый с карты. Он проделал последние шаги к спальне почти бегом, мимо пальто на вешалке в коридоре, через невероятно маленькую кухоньку, сорвал тонкую перегородку-гармошку и застал их обоих на японском матрасе в последних конвульсиях: не сознающая ничего Брижит сидела спиной к любовнику, на его темных волосатых ногах. «Араб! Эта сука трахается с арабом», – подумал Дойл, глядя на ее стройное тело, блестевшее от пота, и полузакрытые голубые глаза. В следующую секунду она их открыла и увидела Дойла, мрачно стоявшего в дверном проеме, словно сама смерть. Она вскрикнула и попыталась вскочить, но темные руки араба прижались к ее бедрам, заставили опуститься на него еще раз, еще и еще, пока он не кончил. Брижит не смогла с собой справиться, ее глаза закатились, она застонала, ее снова охватила сильная дрожь, и наконец, тяжело дыша, она упала на бок, комкая простыни.